Александр Амфитеатров - Дьявол. В быте, легенде и в литературе средних веков

Ринальдо сожалеет о разлуке с Астаротом, как будто теряет в нембрата родного.

— Да, — говорит он, — есть в аду и благородство, и дружба, и деликатность!

И приглашает Астарота, Фарфарелло, а также Скварчаферро, который успел превратиться из врага в друга, побывать к нему в гости, и молит бога — простить этих добрых и милых чертей!

Из семьи добрых чертей происходит и „Хромой бес“ Гуэавры (1574–1646), и Лесажа (1668–1747).

Ясно, что добрый черт средних лет — прямой потомок и ближайший родственник кротких стихийных духов древней языческой мифологии, каковы гномы, сильфы, эльфы. Но он, так сказать, редактирован христианством а, со своей стороны, вынудил у христианского богословия снисходительный компромисс, которым дьяволу открывался путь к спасению. Уже во втором, третьем и четвертом веках по Р.Х. вопрос о раскаянии дьявола занимал умы мужей церкви, причем в пользу черта высказались такие силы, как Иустин Философ, Климент Александрийский, Ориген, а в IV веке — Дидим Александрийский и Григорий Нисский. Однако, одержало верх противоположное мнение, — что дьявол раскаяться не в состоянии, и осуждение его вечно и неизменно. Начиная с VI века, это — догмат, суждение единственно православное. Обратное мнение — ересь. В средние века еретическое мнение находит защитника единственно в Скотте Эригене (умер в 886). Наоборот, св. Ансельм (1038–1109) восстает на него самой яркой полемикой, а величайший светоч богословия, св. Фома Аквинат, категорически отрицает возможность для дьявола улучшить свою природу и участь. В Житии св. Мартина, написанном в VI веке Венанцием Фортунатом, говорится, что дьявол, если бы мог раскаяться, то, конечно, был бы спасен, но в том-то и дело, что раскаяться он никак не может. Чтобы доказать невозможность эту, а в то же время сохранить за дьяволом свободу воли, которой он одарен не в меньшей степени, чем человек, сочинялись истории странные и тонкие.

Например, утверждали, будто дьявол потому неспособен к покаянию, что покаяние есть путь совершенствования от плоти к духу, а у дьявола не двойная натура, как у человека, но одна — духовная. Тема „может ли дьявол грешить?“ — до сих пор занимает схоластические умы. О ней, к слову заметить, упоминает и наш Помяловский в своих „Очерках бурсы“. Народ был всегда добрее ученых и стоял, чутьем благости, выше богословов и философов. Он просто не понимал и не принимал вечного проклятия, жалел черта, сочинял ему пути к избавлению от вечного проклятия, и — справедливо говорит Артуро Граф, — если бы народ имел в том право голоса, то некоторые черти преотлично были бы спасены и оказались бы даже святыми. „Святой черт“ — великолепно прозвал недавно бывший инок Илиодор своего сотоварища — шарлатана „старца“ Григория Распутина. В этом случае народ близок к восточным идеям. Возвращение дьяволов в ангельский вид пророчит и учение раввинов и Коран. Ад когда-нибудь потеряет свой ужас и станет святым местом. Популярная поэма Томаса Мура, „Рай и Пери“ (из „Lalla Roukh“), переведенная Жуковским, красиво отразила один из примеров такого совершенствования из беса в ангела путем покаянных даров деятельного добра.

Желание возвратить себе утраченное небо и раскаяние в нелепом возмущении высказывали многие дьяволы. Об одном из них, весьма достойном сожаления, сообщает неистощимый Цезарий. В старой английской поэме „The develis parlament or parlamentum of feendis“ дьявол сперва борется против христа, пришедшего освободить души из ада но, убедившись, что не в силах ему противосстать, молил:

— Освободи же и меня вместе с ними! Из стремления к искуплению, естественно, родится воля к поступкам, к искуплению ведущим. Понятно, однако, что эти покаянные средства иногда приходится чертям не по вкусу и не один черт, попробовав их, отступал, махнув на судьбу свою рукой.

Св. Ипатий уговаривал однажды какого-то черта сотворить покаяние, но черт оказался таким остервенелым, что даже не пожелал признать себя грешником. Значит, не захотел сделать даже первого шага к спасению, потому что покаяние начинается сознанием греха. В одном итальянском апокрифе о состязании между христом и Сатаной, последний упрекает искупителя, что он возлюбил человека, жалкую тварь земную, более, чем его, Сатану, создание чина ангельского: — Человека ты искупил, а меня покинул в бездне отчаяния! — христос возражает:

— Если я не помогаю тебе, причина тому только та, что ты сам помочь себе не хочешь. Потому и помогаю человеку, что он сам себе помогает. Точно так же, как его, я спас бы и тебя, если бы ты догадался помочь себе: покайся, обожай меня, проси у меня милости, признай свою вину и поклонись мне, как владыке.