Давид Самойлов - Избранное

На меня:
Здоров, притворщик! Оптимист!
Ты шут, и плоский шут, не боле.
Ты благороден поневоле,
На самом деле ты нечист,
И разве только, что речист…

Прервусь. По этой эпиграмме
Вы видите, что наш больной
Необъективен, хоть одной
Ногой стоит в могильной яме.

Так распрощался он с друзьями.
Не благостное всепрощенье,
А поношенье, и хула,
И против смерти возмущенье,
Приятье истины от зла.

А может быть, в его сужденье
Таилось самоосужденье.
Ведь всем нам Кломпус потакал,
Покуда правды не взалкал.

Возможно, что судьбы нелепость
Ему внушила эту злость,
Когда последней чаши крепость
Ему отведать довелось.

Нельзя живущих оскорблять
Презреньем к их существованью.
Ты правду вынь мне да положь,
Но то, что слишком,— это ложь.

…Тогда, подобно сумасшедшим,
Держа в руках по самовару,
Брели по зимнему бульвару
Стожаров, Инга Ш. и я.
Потрясены произошедшим,
Дошедши до ее жилья
(В задворках тассовского корпуса),
При самоварах на весу,
Сказал: «Как будем жить без Кломпуса!»
Стожаров и пустил слезу.

Мы постояли. Ветер снежный
Пел свой задумчивый хорал.
А где-то там, во тьме безбрежной,
Наш славный Юлий умирал…

Но он не умер.

Вот этой повести итог.
Поднявшись по выздоровленьи,
Он видеть нас не пожелал…
Окончились ночные бденья.
Я это скоро осознал.

Удачно выдержавши конкурс,
Стал где-то кем-то Юлий Кломпус.
Его работы, говорят,
Профессор Зетов всюду хвалит,
А как он, бывший наш собрат?
Не знаю, что его печалит,
Что радует. Однажды я
Послал ему свое творенье
О нем. Он выразил презренье
И резюмировал: «Мазня!
И не касается меня».

И все ж, хотя мы разошлись
Так непонятно, но могу ли я
Совсем изъять из жизни Юлия
И эти дни, что пролились!
И музыку, и песни эти!
И этот смех, и этот жар!..

А трехведерный самовар
Пылится на моем буфете.
Послевоенная эпоха,
Быть может, нам была трудней,
Чем раскаленная опока
Смертельных и победных дней…

После обязанностей права
Хотели мы. Но — мысля здраво
Обязанности выше прав.

Скажите, разве я не прав?

Сентябрь—октябрь 1979 г.
Пярну

Меншиков

Как, лекарь,— худо?

1-й лекарь разводит руками.

Ну а ты что скажешь?

2-й лекарь пожимает плечами.

Понятно. Так. Ступайте.

(Сапеге.)

Ты побудь.

Лекари уходят.

Ты из опочивальни ни на шаг!
К ее величеству не допускай
Ни по какому делу без меня,
Кто б ни ломился!

Сапега
Слушаюсь, патрон.

Меншиков уходит.

Сапега — сторож. Страж его судьбы,
А вот моя судьба на ладан дышит…
Хорошая была, однако, баба.
Я говорю — была. И сам я был.
Был фаворит, жених — тыр-тыр, пыр-пыр!
А кем я нынче буду — вот вопрос?

Входит Толстой.

Толстой
Пусти меня.

Сапега
Не велено.

Толстой
Пусти!
Чай, понимаешь, что здесь затевают?
Князь Меншиков окручивает всех!
Он предал нас, людей Петровых. Он
Пообещал Россию австриякам.
Он вор. Он всю державу раскрадет.
Пусти меня!

Сапега
Нельзя. Никак нельзя.