Джеймс Томсон - Город страшной ночи

Сидел я безотрадно у реки —
Светились фонари там, на мосту,
Как звезды золотистые ярки,
Бросая свет в потока черноту.
Я слышал, как внизу река журчит
И с тихим плеском бьется о гранит.

Встал вдоль реки могучих вязов строй,
И вдруг под ближним явно различил
Я голос странный и еще другой,
Хоть мимо и никто не проходил:
Бесплотными казались голоса
И мрачные звучали словеса:

— И ты пришел назад. Пришел назад.
Уже идти я за тобой был рад,
Но ты не смог: сменил надежду хлад.

— Не смог — и потому пришел сейчас:
Надежды нет, огонь ее угас,
Но слушай, поведу я свой рассказ.

Я пред собой увидел страшный вход
И знаки, что венчали темный свод:
«Оставь надежду, кто сюда войдет».

И я б тотчас отдался, вдохновен,
Бессрочной муке в вековечный плен
Несносной этой маеты взамен.

Вцепился бес-привратник: «Ну-ка, стой!
Сперва оставь надежды!» «Ни одной
Уж не осталось в маете пустой!

Всем разумом надежды не найти,
Отчаяньем ведом в своем пути:
Так без него могу ли в Ад войти?»

«Что тут за дух притворный? — он взревел. —
Как без законной платы ты хотел
Искать вход в безутешный сей удел?

Вон пред вратами грузный ларь стоит,
Он плату с осужденных душ хранит,
Надежды брось в него — и путь открыт.

Пандоры это ящик, и дано
Ему закрыться, когда полон, — но
Жидки надежды и зияет дно».

Исполнен скорби, в стороне я стал
И долго проходящих наблюдал,
Как все надежды каждый отдавал.

Когда кто сбросит ношу — весел вдруг,
Не согнут боле, дышит без натуг,
Стремителен его шаг и упруг.

Но те не так: как будто некий груз
На них взвалили — не порвать сих уз,
Вовек не разогнуться от обуз.

И каждого я из последних сил
Щепоть надежды мне отдать молил,
Но каждый лишь в ответ меня дразнил,

Так и волок упорно свою кладь,
На что уж зная: еще миг, и глядь,
Ее придется целиком отдать.

И я вернулся. Жребий наш в пыли —
Мы в этом лимбе обитать вдали
Должны от Рая, Ада и Земли.

— Да-да, — в ответ ему вздохнул другой, —
Но коль прочешем этот лимб смурной,
Авось надежду мы найдем с тобой.

И, разделив ее, вход обретем
В насмешку над ревнующим врагом:
Давай же наши поиски начнем.

Слух ходит — привиденья средь людей
По улицам блуждают здесь во тьме,
Полны их речи вековых скорбей,
Тайн жгучих, что в могиле как в тюрьме, —
Но многие считают их виденьем
Иль даже хуже — умопомраченьем,
Ведь нет здесь никого в своем уме.

Пускай безумец, что в бреду горит,
Поведать о грехах своих готов,
Он сокровенный помысл утаит, —
Но призрак бесстыдливый не таков:
Краснеет от смущенья плоть нагая —
Кость голая торчит, стыда не зная,
Смешны скелету саван и покров.

Иной здесь призрак — словно человек,
А человек на призрака похож,
Странней фигур я не видал вовек,
Брала от едкого дыханья дрожь:
Сей Город странен так и безысходен,
Что человек здесь вовсе чужероден —
Фантомам лучше дома не найдешь.

Пока я медлил, сидя над рекой,
На воду глядя, темную, как рок,
Я вдруг услышал разговор другой
И различить двоих тотчас же смог —
Под вязом сидя, спинами к стволу,
Глядели они на реку сквозь мглу.

— Не знаю на земле я никого,
Кто б среди горестей утешен был,
Хоть шанс в борьбе суровой получил:
Нужда во всем — знак жребья моего.

— Следим мы за рекою и всегда
Заметим все плывущие суда,
А те, что затонули, — никогда.

— Ведь не просил добра я тучных груд,
Ни власти, ни богатства, ни чинов, —
Лишь был бы честный хлеб да теплый кров,
Да сон в награду за тяжелый труд.

— Каким бы кротким ни был, за всех нас
Возвысит лютой ненависти глас,
Кляня Судьбы бесчувственной указ.

— Кто долей жалкой пригвождает взор?
Я, видимо, — но жалче всех сирот
Пусть буду я, — чем быть как Тот, как Тот,
Кто создал нас на собственный позор.

И самой гнусной твари весь порок
С Твоим злом не сравнится, Бог-Господь,
Создавший скорбь и грех! Любая плоть
Вражду к Тебе питает. Вот зарок: