Александр Лапшов - Смутная любовь

Сразу после «Февральской» на Руси завелась
Д е м о к р а т и я.
Ну, а после «Октябрьской» по стране понеслась
П а р т о к р а т и я.
Наступила лихая за этим пора
Б ю р о к р а т и и.
А теперь проходимцам кричим мы: «Ура!»;
Э т а к р а т и и.
Может, хватит? доколе терпеть нам обман
И е р а р х и и?
Может вспрянем душой? и развеет туман
Флаг Анархии?

Вспомнил я, как однажды любовь провожал
В светло-сером болотном тумане;
Как в кругу алкарей «Зосей» я заливал
Всей души наболевшие раны.
Мне б заплакать, как в детстве; я плакать не мог,
Слёзы лить я давно разучился;
И напившись однажды, как мартовский кот,
Под стеной монастырской свалился.
Я лежал на земле, посреди лопухов,
Голова была чистой и ясной;
И в течение долгих вечерних часов
Приходил ко мне образ прекрасный.
Светлый образ той чистой и нежной любви,
Что я в сердце изведал когда-то;
Милый образ, который маячмл вдали,
А теперь исчезал без возврата.
В волосах был репей, на ушах лебеда,
Лоб крапивою поздней исхлёстан;
Я поднялся, сказал: «Ничего. Не беда.
Всё пройдёт», и в общагу поплёлся.
А наутро водою «тройник» разбавлял
И опять находился в угаре…
Вспомнил я, как однажды любовь провожал
В светло-сером Загорском тумане.

Любить, это в памяти воскрешать
Образ той, которую любишь,
Но не только…
Любить, это Вселенную покорять
Ради той, которую любишь,
Но не только…
Любить, это всю жизнь ждать
Прихода той, которую любишь,
Но не только…
Любить, это ночи не спать,
Думая о той, которую любишь,
Но не только…
Любить, это просто любить
Ту, которую любишь,
Но не только…

Москва сияла в празднике спортивном,
Такого не припомнят много лет…
Никто не ведал, что в чаду квартирном,
Один, великий умирал поэт.

Его сгубили: не стакан сивухи,
А языки, язвительней ножей,
Не никотин, не ласки потаскухи,
А травля моралистов и ханжей.

Певец свободы, и любви, и мира,
Он жизнь воспел в хрипящей простоте;
В его руках бой объявила лира
Всей пошлости мещан и суете.

И смерть его пришла, как гром вселенский.
И болью вмиг наполнились сердца,
И как ребёнок плакал Вознесенский
На панихиде горестной певца.

Хоть умер он, стихи его бессмертны
Переживут все прихоти времён.
По всей Земле звучит с магнитной ленты
Его неповторимый баритон.

Ты умер в восемидесятом,
Не выдержав душевных мук.
Теперь объявлен ты кастратом
Толпою дилетантских сук.
Они тебя сейчас возводят
На позлащённый пьедестал,
И песни только те заводят,
Что ты без злобы написал.
О, как ты был живой опасен
Всей этой своре болтунов;
Как в гневе был своём прекрасен,
Когда разоблачал лгунов.
Свободу ставил ты высоко;
Превыше всех обманных благ,
И Родину любил глубоко;
Но, землю русскую, не флаг.
И флаг, линяя с каждым годом,
Тебя заметить не посмел;
Но чист ты был перед народом,
Расстаться с ним не захотел.
Ты с нами разделил паденья
В бюрократический помёт;
Теперь приходит час прозренья,
Заря свободы восстаёт,
Но с нами нет тебя…

Не поётся, не спится, не плачется;
Непонятно, чего ещё жду?
И когда же мой вексель оплатится,
Тот, с которым по жизни иду?

Я брал в долг от любви и от радости,
От гуманных и точных наук.
Но не ведал открытий я сладости,
И не видел я преданных рук.

Я сомнением душу испытывал,
Анекдотами ум очищал,
И в счета своей памяти вписывал,
Что нашёл и чего потерял.

Но баланс не сходился по счётику:
Больше было потерь у меня….
Видно, встал не на ту я дороженьку;
Не того оседлал я коня.

И теперь вот живу по инерции,
В дебиторах у жизни хожу;
В катаклизмах душевной коммерции
Я спокойствия не нахожу.

Но уверен я: в час приуроченный
Оптимизма зардеет рассвет,
И мой разум, страданьем отточенный,
Вновь окрасит в малиновый цвет.

Я спокоен, как стая чертей на приколе;
Я распятьем любви успокоен.
Я тобою измучен по собственной воле.
Я тебя позабыть, не способен.

Ты навеки сгубила меня, дорогая.
Ты одна мне и горе, и радость.
Ты мой рок, чародейка, волшебница злая.
Ты отрава, которая в сладость.