Снова манят в ущелья гранитного глянца
Три вокзала – затоптанный остров тоски,
Людоедский, как наша привычка прощаться.
Зима осталась здесь до ноября.
Устав морозом оживлять деревья,
Бывало, и капелями хандря,
Она достойно общее неверье
Несла и принималась за свое:
Пургою выла гимны, бодрым бегом
Гнала прохожих, била воронье
И к выходным белила мусор снегом.
Сухой асфальт обрывками газет
Всем обещал невиданное лето.
Повсюду утвердившись, серый цвет
Стал отрицанием самой идеи цвета.
Счастливчик-месяц в темном уголке
Один мог любоваться, как часами
Весна томилась с красками в руке
Над обессиненными небесами.
Небу сестра и земле подруга.
Туго натянуты струны сосен.
Как в полусне ты – не лето, не вьюга,
То ли весна у тебя на душе,
То ли глубокая осень:
Тусклое солнце, серые воды,
Люди (на этой странице – петит).
Сладкий, холодный ветер свободы
В нашу пустыню не долетит.
Непогода. Ртуть дневного света
Разлита вдоль белого окна.
Три недели слышит тишина
Быстрых капель микро-кастаньеты.
За окном покинутой планетой
Киснет долгожданная весна.
Дождь, что ночью шелестел сонеты
О скитаньях пилигримов-туч,
Днем, как содержание газеты,
Снова усыпляюще-кипуч.
Лист газетный (с обещаньем солнца
В рубрике прогноза) так же сер,
Так же стойко спит на дне колодца
В сырости активных полумер.
Первый снег подобрался к рекам,
В медсестер нарядил деревья
(Принаряженные калеки
Без листвы загрустили вдвойне).
Безнадежная радость доверья
К неизбежной зиме.
Ровный холод щекочет веки.
Первый снег, аккуратный такой,
Обнуляя цвета и пространства,
К нам идет. Не на службу – домой,
Вешать бирки на детские сны,
Всех возвысить до общей прямой
Непричастности и постоянства,
Уберечь от весны.
Долгих сумерек уродцы
Скрылись в неглубоких норах.
Молодые губы солнца
Обжигают тюль и штору.
Сотворяет свет обои,
Стол, кровати середину,
Мой зрачок, поклон алоэ
И мечты прямую спину.
Там, в мечте, лечу в луче я
Самой верткой из пылинок.
Непосильный казначеям,
Я мельчу любой учет.
Мной играет с увлеченьем
Свет, как я и прям, и зыбок
Просто в силу назначенья —
Обнаруживать полет.
* * *
Создатель прост и убедителен,
Как дождь в безлюдном переулке.
Как смех ребенка, плач родителей,
Как табурет в конце прогулки.
Мишень, возможность попадания
И кровь того, кто не промазал, —
Вот все истории создания.
Доступно. Внятно. Без отказа.
Жизни-трудяге есть дело до каждого пустяка,
Но, хоть она всякий день
принимает любого прохожего,
Только Смерть и Поэт,
как два самых прилежных ученика,
Постоянно толкутся в ее прихожей.
И не то, чтобы Смерть и Поэт ревновали
друг к другу, нет,
Просто им в тесноте порой никуда не деться:
то вдруг Он ей отвесит двусмысленный комплимент,
то Она от избытка чувств поцелует Поэта в сердце.
Жизнь озабоченно выглянет из-за дверей,
громко вздохнет и глянет на них построже,
втайне довольная старой привычке своей —
двух самых преданных
и самых придирчивых учителей
сталкивать сразу же, прямо с порога, в прихожей.
* * *
Закатав штанины до коленей,
А глазенки к небу закатив,
Топчется поэт по белой пене,
Сеть души лохматит об отлив.
Разноцветных рыб на серый камень
Вывалит потом и без конца
Будет молча разводить руками,
Изумляясь мастерству Творца.
Стихотворение про вдохновение
То решительно, то несмело,
На малой скорости,
Со стороны затылочного отдела
Теменной области
Подбирается вдохновение. Его путь долог —
Столько нужно достать с высоченных полок,
Столько ингредиентов смешать на блюдце,
Столько собрать резолюций
И совершить революций,
Что лишь напрочь забытым способно оно заявляться.
Но еще не закончишь за ним подметать-прибираться,
С близвисящих ветвей не начнут еще критики собираться,
А оно уже где-то в пути —
След твой ищет на снежно-белом.
Долго сердцу грустить
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу