Ури Цви Гринберг - Избранные стихотворения Ури Цви Гринберга

* * *

Я утром проснулся — а всюду кровь.

Небо — в крови, и солнце — как кровь.

Кровь на одежде, на обуви кровь.

Будто бы в Киеве встал я сегодня:

в воздухе кровь и в глазах преисподняя.

"Кровь! — возглашает колокол громко,

будто бы в Киеве в дни погрома.

На Русском подворье евреев скопление —

будто бы киевских сброд в исступлении,

"Русское" нынче подворье и вправду...

Вместо громил здесь евреи растравлены,

есть лишь проклятие, нет Откровения.

Как киевский сброд, кипятится еврей,

он возбужден, он взывает: эй-эй,

скованы братья железом цепей!

Иерусалим — будто Киев сегодня:

В воздухе кровь и в глазах преисподняя.

* * *

И приходит миг в сиянии трона,

когда в тягость цезарю золотая корона

и в горечь — как лебеда и полынная марь.

Он — плоть, налитая кровью и усталостью, — государь —

на почве полюса стоит босыми ногами,

и выпадает империя из его сердца, как камень.

И не знает народ, и войска в чужбине степей,

и водители флота его средь морей,

что цезарь сошел

в бездну, в Шеол,

а скиталец — во всех воротах — тот, кто победил,

кто добыл

без царской короны и царских сил

на скитальческом пире

то, что ни один король в мире не захватил,

то, что никакой король не захватит в мире!

Перевод Е. Бауха

Земля эта хлебная, с плодами и водами

по двум сторонам Иордана — подарок арабу.

И он, властитель, готов мне продать

поля моего отца — за деньги, под вексель.

А мы, что желаем купить поля, —

племя бедных солдат:

только тела свои принесли и мужество первобытное —

хороши лишь к мечу, рулю и лопате.

Душевно полны и с карманом пустым...

А посему однажды один из братьев,

что трудится в семь потов для грядущего царства,

лежит в лихорадке и провидит в бреду

лихорадочное видение:

на рынке на иерусалимском

прохаживается толстый филистимлянин

за прилавком,

и справа от него — череп,

и слева от него — копье,

и он расхваливает свой товар в голос,

припевая гортанно и в нос

— Голова Бар-Гиоры и копье его на продажу

с частью груди его с двух сторон Иордана.

И много евреев на рынке,

но покупателей нет...

Перевод Е. Бауха

С того вечера — пожара, удесятеренного закатом

Солнца мира и нашего царства, что было крылато,

Когда Титу светилось зарей пламя нашего в мире заката

И стоял рядом с ним полководец-изменник-коэн из Йодфаты, —

Берега на земле этой скорбны, и нет больше в мире печали,

Чем эта, что морю подобна, несет в себе скорбь с изначалий,

Ибо все скорби слились и смешались в ней вместе,

Те что были и будут еще: до предела страданий, и гнева, и мести,

Потому незнакомые никому здесь земля и небо,

Не ревет олень, как ревел; запустело здесь, глухо и немо,

Лишь кровавый колодец здесь — на весь свет белый,

И журавлем колодцу тому — каждое тело.

Перевод Е. Бауха

* * *

Человек глубоко уходит корнями во время,

Повелевает морем и сушей,

Огненный факел несет не как бремя, —

Как идею, острую, словно меч,

Просекая линии к звездам.

Но есть некий час под небом,

Под вечер —

Человек вырывается из всяческих рамок,

Достаточно ему сказать слова устаревшие,

Мягкие:

— В этот вечер так мне тоскливо, Господи!

(И в тоске этой тяга — пойти,

Отыскать в полночь гадалку,

Показать ей линии на ладони.)

Человек, хотя он и из цельного слитка металла.

Отлитого с избытком из вожделений и желаний.

И гордится трудом своих рук

Среди шума и суеты,

В уголках души своей бедной

Хранит желанье коснуться души другой,

Переброситься словом, услышать слово:

Так жаждущий жаждет глотка воды живой.

Человек глубоко уходит корнями во время,

И поток его жизни стремится в дали,

И топор его рубит дорогу в завтра,

Но — первобытный полюс скорби под его ногой,

Волосатый, багровый, нагой;

Нет на полюсе зелени; полюс — причал.

Готов он рычать: Го-спо-оди!

Как когда-то рычал.

Перевод Е. Бауха