Борис Гребенщиков - Десять Стрел

Да, я знаю, что об этом писали китайцы,
Но теория суха, а древо жизни
Зеленеет в листах;
Придется проснуться и поехать в Иваново
Проверить, как реально обстоят там дела на местах.

Волга шумит волнами;
Редкая птица долетит до ее берегов,
А на всех берегах черно от тех, кто
Ожидает, когда течение пронесет мимо
Тела их врагов.

И только полная луна оживляет
Чередование этих верхов и низин.
Слава богу, что она никогда не читала
Ни «Цветочков Франциска Ассизского»,
Ни Дао Дэ Цзин.

В пустыне бредут верблюды,
У каждого из них что-то свое на уме.
Один знакомый тоже шел на Северный полюс —
Оказался предпринимателем в Костроме.
Так начинания, вознесшиеся мощно,
Сворачивают в сторону, теряют имя действия – какой срам.
Я не вижу причины куда-то стремиться, если в итоге ты всегда
Оказываешься где-то не там.

Я сижу на пустынной скале,
Наблюдаю, как плывут облака.
Сердце, как старый пепел,
Глаза, как у полного дурака.

Я ничего не начинаю, пускай все
Течет само по себе, как Волга-река.
Под лестницей сидит голодная кошка.
Пойду-ка спущусь выставлю ей молока.

Человеческая жизнь имеет более одного аспекта.
В городе Таганроге есть два Звездных проспекта.
На одном – небеса зияющие
И до самого Волго-Дона
Возвышаются сияющие
Дворцы из шлакобетона.
И по нему каждую пятницу,
Как выйдут со смены из шахты,
Маршируют белозубые
Космонавты.

А на другом все дома в полтора этажа
И по истоптанной траве гуляет коза,
Год проходит и два проходит,
Веревка перетерлась, но коза не уходит;
Ей совершенно некуда идти,
Она смотрит в небеса и шепчет: «Господи, прости!»

Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду.
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
А я говорю, что буду.

Рано с утра, пока темно,
Пока темно – пока темно,
Рано с утра, пока темно
И мир еще в постели,
Чтобы понять, куда идти,
Чтобы понять, зачем идти,
Без колебаний прими сто грамм —
И ты достигнешь цели.

Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду.
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
А я говорю, что буду.

Я не хотел тянуть баржу,
Поэтому я хожу-брожу.
Если дойду до конца земли,
Пойду бродить по морю.
Если сломается аппарат,
Стану пиратом и буду рад,
Без колебаний пропью линкор,
Но флот не опозорю.

Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол,
Ну-ка мечи стаканы на стол
И прочую посуду.
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
Все говорят, что пить нельзя,
А я говорю, что буду.

Я беспечный русский бродяга
Родом с берегов реки Волги.
Я ел, что дают, и пил, что Бог пошлет,
Под песни соловья и иволги.

Я пил в Петербурге и я пил в Москве,
Я пил в Костроме и в Рязани,
Я пил Лагавулин и я пил Лафройг,
Закусывал травой и грибами.

Однажды в Вятке я был совсем худой,
Но ближе к Барнаулу стал резвый.
Худшее похмелье, что было у меня,
Когда я восемь суток был трезвый.

Я упал в Енисей, я выплыл из Невы.
Хотя, может быть, это была Припять,
Но я вышел элегантно сухой из воды
И немедленно нашел, с кем здесь выпить.

Я один родился, и один я умру,
Но чтобы в мире не заблудиться,
В каждом вагоне, что едет по земле,
Работает одна проводница.

А так по жизни я анахорет,
Молитвенен и беззаботен,
Но в обычный день я спасаю двух-трех,
А в праведную ночь до трех сотен.

Я сидел и пил на Гластонбери Тор.
Сам не заметил, как надрался.
Помню, как меня искушал один бес.
Ясно дело, я не поддался.

А что наверху – то и внизу,
А душа – она как печная тяга,
Куда бы я ни шел, везде вокруг Эдем,
Ведь я беспечный русский бродяга.

Сегодня самый замечательный день,
О нем написано в тысяче книг:
Слева небеса, справа пустота,
А я иду по проволоке между них.