Владимир Сосюра - Стихотворения и поэмы

Ветер… В поле брезжит,
рой теней.
Зацветет, как прежде,
даль полей.

Отгрохочут трубы,
прояснятся сны.
Смолкнет голос грубый
дней войны.

И к тебе — отраде —
я в саду
в воинском наряде
подойду.

Торжество победы, счастья и свободы,
радость возвращенья в ясный отчий край,
где, склонясь дугою, радуга пьет воду
и, волнуясь, реки плещут через край,

где красой цветущей девушки богаты,
смугловаты, статны парни на подбор,
где в шинели серой, поступью солдата,
вышла моя песня на степной простор.

Жаворонок в небе, всходов колыханье,
в мареве дрожащем села и сады…
Первое любимой робкое признанье,
шахты, терриконы, рельсы и мосты…

Там, где мне знакома каждая тропина,—
бродят мои думы и мечты мои…
Мама моя, мама, матерь Украина!..
Месяц над рекою, вечер, соловьи…

Тучка в теплом небе, тихий звон гитары…
Всё это далеко, всё прошло давно…
Мать, к тебе приду я сквозь огонь пожара,
подойду и тихо постучусь в окно.

«Кто там?» — нежной песней зазвучит из хаты.
«Я, моя матуся!..» Вьется снег дорог.
Ты откроешь дверь мне, птицею крылатой
кинешься навстречу сыну за порог.

И цветы запахнут, в роще взвеет ветер,
песня отзовется там, в далекой мгле…
А потом наступит тишина на свете,
тишина настанет всюду на земле.

Гляну я в родные, радостные очи
после бурь кровавых, огненных дорог…
«Ты пришел! Вернулся! Сынку мой, сыночек!..»
Я зальюсь слезами и склонюсь у ног.

Черный явор головою,
ой, кудрявою,
гнется, гнется над водою,
над кровавою.

Гнется явор над водою
да в ненастье.
Посиди, побудь со мною,
песня-счастье!

Станет ширь степная краше
слов калиною,—
перекликнемся мы с нашей
Украиною.

О, древней Лавры купола!
Среди домов, с дубравой схожих,
иду. Молчание и мгла.
Ни света в окнах, ни прохожих.

Квартал как будто неживой,
за мною тени, только тени,
да вдруг окликнет часовой,
блеснувший каской в отдаленье.

Заплаканная синева,
как в дни весны невозвратимой.
А снег скрипит едва-едва,
не снег, а кости побратимов…

Здесь с них одежды совлекли
внизу, у крепостного вала,
вот здесь их по мосту вели,
и камни кровь их заливала.

Река прохладная текла.
О, пламень их последней мысли!
Здесь на балконах их тела,
как гроздья страшные, повисли.

Недавно здесь звучал их смех
и песня громкая звенела.
Иду, и в сердце — мертвый снег,
душа моя закоченела.

Прожекторы скрестились, как мечи,
и в их скрещении блестит, зловещ и прыток,
фашистский бомбовоз… Вокруг него в ночи
завесой грозною встает огонь зениток.
И пули шлет вдоль световых столбов
пунктиром огненным, уже бежать готов,
стервятник, свастикой отмеченный на крыльях, —
шатается и падает в бессилье
чадящим факелом… И вот уж замолчал
огонь зениток. Ночь. И городской квартал
колышет звезды мощным вздохом груди.
Выходят из убежищ люди.

В городах, в деревнях, по лесам, и ярам, и долинам,
в том Донецком краю, где родились и выросли мы,
бьются ночью и днем неотступно сыны Украины
с морем тьмы.

Обращаюсь я к вам, земляки мои и побратимы,
сквозь пожаров разгул, сквозь немолчный огонь канонад,
чтоб большую любовь передать вам строками скупыми,
всем, кто ныне в бою защищает цветущий наш сад,

Обращаюсь я к вам, тем, кто жив на земле непокорной,
к тем, кто бьется в снегах, в грозной смене и дней и ночей:
бейте всюду врага, пусть потонет в крови своей черной
злобный хищник навек под неистовый гул батарей!

Он за углем пришел на Донетчину нашу родную,
в отчий дом наш вошел, он за нашим богатством пришел.
Обращаюсь я к вам, сквозь туман и пургу ледяную,—
бейте всюду врага, чтоб и след его ветер замел.