Сергей Городецкий - Избранные произведения. Том 1

Наш он! Наш! И к нам, усталым,
Крик его издалека
Долетел, и детям малым
От рабочего станка
Встала помощь мощным валом
Из последнего куска.

Что ж, бросайте подлый камень,
От бессилия рыча.
Золочеными клыками
Изнуренных рвите нас.
Смертной Волге жить веками.
Вашей жизни только час.

Рассказать вам праздничную повесть?
Вот она:
Мужик, голодными метелями обмотанный,
На базар вынес совесть —
Не для того, чтобы торговать,
А чтоб даром ее раздавать.
Много ль вынес, иль мало —
На всех бы сытых достало.

Белоперая метелица
Мягким пухом стелется.
Товары торопятся
В корзины угробиться.
Толпой богатеи
Покупают, потеют.
Мужик в печали великой
Стоит да выкликивает:
«Совести, совести,
Кому надо совести,
Кому надо совести,
Простой человеческой совести?

Берите, прохожие,
Девушки пригожие,
Толстосумы-купцы,
Бумажные молодцы.
Пройди всем базаром —
Ничего не возьмешь даром.
А я о цене не говорю,
Даром даю.
Совести, совести,
Кому надо совести?
Возьмите хоть кусочек для праздника…»

«А что с ней делать, дяденька?»
«Даром товар, даром и совет. Берешь иль нет?
У тебя что к сочельнику зарумянено:
Свинина иль баранина?
Полгуся?
Иль весь порося?
Прежде чем сесть
Да без оглядки есть,
Кусочек совести, с зернышко,
Положи себе в горлышко».

«Это вместо соли,
Что ли?»
«Нет, дитятко, нет,
Дослушай совет:
Нужна соль в избе,
А совесть — в тебе.
А в праздничный ужин
Мой товарец особенно нужен.
Без совести как?

Тебе кусок, а Волге песок.
А с совестью так:
Тебе кусок — и Волге кусок.
Понял, дитятко? Да где ж ты, милый?
Ишь, как ножом его отхватило.
Сгинул, пропал,
Как про Волгу услыхал.
Совести, совести,
Кому надо совести,
Простой человеческой совести?..»

Отшумел базар,
Свернулись лотки,
Расхватали товар
Богачи-едоки.
Стоит мужик голодный,
Метелью обмотанный.
Сытым не нужна совесть.
Вот она,
Праздничная повесть.

Какая осенняя ночь,
Какая полночная осень!
Все это уж было давно.
И так же был сумрак несносен.

И так же кричал на камнях
Ребенок, голодный, холодный,
Из судорог страшного дня
Заброшенный в мрак безысходный.

И так же сквозь девичий смех
По скверам гнусавила похоть.
И так же легко было тьме,
И так же, и так же мне плохо.

И те же вбивали часы
Двенадцать мертвящих ударов
В пожары созвездий косых,
В огонь этих дальних пожаров.

Но гневно простерлась у стен
Могила того великана,
Который грозой проблестел
И в славу бессмертную канул.

И пела со стоном стена
Не рабскую песню «Коль славен» —
Свободный «Интернационал», —
Тревожа полуночный саван.

И слышал призыв великан:
«Вставай!» И цветы на кургане
Дыханьем своим колыхал.
«Я встану, — шептал он, — Мы встанем».

По ночам из углов, из подвалов,
Из беззубых оскалов домов
Ярче алых каприйских кораллов
Смотрят язвы живых мертвецов.

И кто может, безрукий иль хрóмый,
Гадом ползать по лику земли,
Покидает расселины дóма,
Вылезает из смрадной щели.

Грузно тащит распухшее тело,
Волочит искаженный сустав,
Все, чем сердце здоровое рдело,
В безнадежной тоске отрыдав.

Волос ершится, грязный и дыбкий,
На ладонях мозоли и прах.
Не сыскать человечьей улыбки
В искривленных от злобы устах.

Ни добра, ни участья не надо.
Путь единственный — ниже упасть.
И страшна, как воротища ада,
От ругательств сгоревшая пасть.

В это время богатые люди,
Кто разряжен, и сыт, и румян,
Как плоды наливные на блюде,
В кузовах пролетают в туман.

В этот час к освещенным квартирам
В белых туфлях, в чулочках сквозных
Мчатся Евы, не чуя над миром
Полусгнивших бунтующий вздых.

Стонет в залах оркестр, бьют рояли,
И с лилейных, как снег, скатертей
Запах масла, барана, кефали
Льется в ноздри ползущих смертей.

И тогда поднимаются трупы
На обрубки колен, на живот.
Ярче рампы сияют их струпы,
Громче хора их голос орет: