Тринадцатая книга стихов
Посвящение
Под Кремлевской стеной
Я вас не видел, вас не знаю,
Но вы легли здесь в грозный час,
Когда срывал народ, стоная,
Седое иго палача.
И вашей крови отблеск вечный
Я вижу в каждом, кто живет:
И в детской радости беспечной,
И в смелой песне красных рот,
В летящем с севера до юга
Колосьев голосе ржаном,
И под стопой электроплуга
На черноземе молодом.
И чем чудесней жизнь воскреснет,
Тем ярче ваша кровь горит,
И даже в звуках этой песни
Сияет свет ее зари.
1922
Русь
«Медведя на цепи водила…»
Медведя на цепи водила,
Сама сидела на цепи
И в голову себе гвоздила
Одно проклятое: «Терпи!»
Гнила в пещерах и колодах,
Крутила мощи, в срубах жглась
И род от рода, год от года
Сносила темноту и грязь.
Мечтая о небесном рае,
В смердящем ужилась гробу.
В бунтах бессмысленных сгорая,
Бояр носила на горбу.
Петлю затягивая туже,
Сама тащилась на убой
И бубенцом цветистых дужек
Бранилась с ведьмою-судьбой.
А все, что было молодого
И дерзкого — огонь мирской —
В срамное всучивала слово,
Душила пьяною тоской.
О, ведь и я любил так слепо
Колоколов вечерний звон,
Монастыря седую крепость,
Черницы поясной поклон!
И ладан сказок несуразных,
И тлен непротивленья злу,
И пенье нищих безобразных,
И сон угодника в углу.
Как много сил распалось прахом
Растлилось, высохло в труху:
Довольно кланялись мы плахам,
Иконостасу и греху!
Пусть с кровью мы сдираем ветошь,
Но мы сдерем ее с себя!
В алмаз густеют искры света,
Стекляшку молоты дробят.
В провалах страшного распада
Восстали вихри новых звезд.
Ушедшая под землю падаль
Пророчит богатырский рост.
Раздвинуты границы мира,
Былое небылью ушло,
О, ведь и мне жилось так сиро, —
Теперь так буйно и светло!
22 сентября 1921
Русь
«Пьяный Солнышко Владимир…»
Пьяный Солнышко Владимир
Пригвоздил тебя к кресту.
Княжий род до корня вымер,
А кресты еще растут.
В чистоту твоих раздолий,
В красоту твоих жнивей,
Чтоб не думала о воле,
Понатыкали церквей.
И поставили примером
Под напуганный твой взор
Крест с распятым боговером,
Словно к рабству приговор.
Сотни лет ты, Русь, молилась
Страшной жертве палача
И сама взойти стремилась
На Голгофу каждый час.
И в отчаянье рабыни
Родила ты мудрецов,
Воспевавших рай пустыни,
Радость жертвенных венцов.
Что ж, ты думала, бедняга,
Так и будет до конца?
И земли кровавой влага
Не родит тебе бойца?
Он пришел в огне и песнях,
С жалом разума в устах
И разгневанным: «Воскресни!» —
Звал тебя сойти с креста.
Ты, как ветер с перевала,
Выла: «Прочь уйди, злодей!»
Бесновалась, отбивалась,
Чтоб не вынул он гвоздей.
Но, могучий, алозвездный,
Вестник будущего дня,
Срезал путы, вынул гвозди
И с креста тебя он снял.
От бессильной, темной злобы
Притворилась мертвой ты.
Намела метель сугробы —
Подняла весна цветы.
Раны зажили. В ладони
Прялку сонно ты взяла.
Но былое в сердце стонет,
Застилает очи мгла.
Шепчешь ты еще проклятья
Доле песен и труда,
Но на рабское распятье
Не вернешься никогда.
И в путях борьбы и славы
Стыд за крестные года,
Русь, не раз тебе отравит
Радость мирную труда.
1920
Замусоленные церковёнки
И игрушечные терема
О народе-рабе, о ребенке
Шепчут слезные сказки впотьмах.
Искривились кудрявые крыши
Тихой болью о старых порах.
В куполах, как летучие мыши,
Виснет серенький, слепенький страх.
Особняк в снеговой кацавейке
Вздохом сорванных ставней хрипит
О калачиках по три копейки,
О хранителе-псе на цепи.
На колоннах облупленных бродит
Мертвой барыни лунная тень.
И скрипит в упраздненном приходе
Панихидным напевом ступень.
По лабазам, застылым и лысым,
Забиваясь в пустые углы,
Обозленные голодом крысы
Прославляют хозяев былых.
Читать дальше