Из веков средневековья,
Из старинных городов
Тени тянутся без слов;
Из-за крепостей Московья,
Разукрашенных домов,
С прибалтийских берегов, —
Награжденья вожделея,
Толпы темные идут,
Счеты смерти подают.
Купалóкала, хмелея,
Лобызает верных слуг:
Получай, любимый друг!
Как высоко, как далёко
Купалóкала живет,
Награжденья раздает.
И куда ни глянет око,
Затемнило небосвод,
Тьма в молчании идет.
Январь 1907
На поле за горкой, где горка нижает,
Где красные луковки солнце сажает,
Где желтая рожь спорыньей поросла,
Пригнулась, дымится избенка седая,
Зеленые бревна, а крыша рудая,
В червонную землю давненько вросла.
Хихикает, морщится темный комочек,
В окошке убогом колдун-колдуночек,
Бородка по ветру лети, полетай!
«Тю-тю вам, красавицы, девки пустые,
Скончались деньки, посиделки цветные,
Ко мне на лужайку придешь невзначай,
Приступишь тихоней: «Водицы напиться
Пожалуйте, дяденька, сердце стыдится…»
— «Иди, напивайся, проси журавля».
— «Журавль долгоспиный, журавлик высокий,
Нагнися ко мне, окунися в истоки,
Водицы студеной пусти-ка, земля!»
Бадья окунется, журавль колыхнется,
Утробушка-сердце всполохнет, забьется:
Кого-то покажет живая струя!
«Курчавенький, русый, веселый, являйся,
Журавлик, качайся, скорей подымайся,
Вот нá тебе алая лента моя!»
Заря-огневица горит, полыхает,
За горкою солнце лицо умывает,
Мой след зеленеет на белой росе.
К завалинке старой пригнуся теснее,
Ступить на порог, постучаться не смею,
Царапает шею репейник в косе.
Глаза замутились соленой слезою,
Ах, солнце-орел, не взлетай надо мною:
Постылому сердцу в потемках милей.
Всю ночь белый месяц светил-подымался,
Всю душу измаял, светил-улыбался,
Туманил пустые раздолья полей.
Ведь я не хотела, плясать не умела,
Босыми ногами ступала несмело,
Разок оступилась, упала в траву.
Вина кровяного, ковша кругового
Испить не решилась, вот девичье слово,
И руки сложила, рукав к рукаву.
Ах, старый, заклятый, колдун волосатый,
Чему ты смеялся, хихикал из хаты,
Зачем белый месяц с небес зазывал!
И как же забыла я воду-гадалку?
Как небо свалилось с землею вповалку?
Как месяц высокий меня целовал?
Размыта дождями осенняя нива,
Да солнце пустило коня желтогрива
Озимою пашней стремглав проскакать.
— Тащися, кобылка, вспотеем за плугом!
Как верить невестам, неверным подругам,
Да девичьи речи на сердце держать!
За тыном встречались, в лесок забирались,
Сбирали чернику, клялись, обещались:
Не сменится месяц, как буду твоя.
Пришло полнолунье, ущербу начало,
К чертям на кулички одна убежала…
Размыкай мне горе, кобылка моя!
Октябрь 1906
Поднялся синей кручей
Из синей темноты.
Повесил желтый месяц,
Лучистый желтый серп,
И стаял синей тучей
С искристою каймой —
Волнистой бородой.
— Сверкай, слепящий месяц,
Под пологом шатра
От ночи до утра.
Слепи, лучистый месяц,
Кочующих вон там,
По низменным лугам.
Кто увидит,
Тот не стерпит:
В желтом серпе
Сила есть.
Кто увидит,
Тот придет:
Злая лесть
Приведет.
Белый дворик. Арабески.
Видно вдаль на много миль.
На ковре в слепящем блеске
Онемелая Чиргиль.
Тело розовое млеет.
Тело тонкое — миндаль.
Ах, как сердце холодеет,
Как видна далеко даль!
Отчего так тихо светит,
Отчего зардела грудь?
Кто губам моим ответит,
Кто мне скажет: милой будь?
Никогда я, никогда я
Не любила так луны,
Не знавала, молодая,
Той чудесной стороны.
А теперь под белым светом
Все алею и горю,
Не противлюся наветам,
Сердце милому дарю.
Кто он, где он, я не знаю,
Но люблю его, люблю.
Издалека ожидаю,
Не дождусь, не утерплю —
Убегу лучу навстречу,
Ноги быстры, убегу!
Облюбованного встречу,
Подарюся на бегу!
Я пришла. Лицо закрыла.
Опустила влажный взор.
У тебя такая сила,
У тебя такой шатер!
Читать дальше