Виктор Широков - Иглы Мглы

и долго картонкой ребенок играл

и море шумело в обнове.

Как веруют дети в удачу свою!

Но с удочкой сросся и ты бы,

не зная, что завтра сметут чешую

бумажной диковинной рыбы.

И выбросят в мусор смешной водоем,

и больше ни разу не вспомнят,

как глотку целительно жег йодобром,

смыв накипь засиженных комнат.

У логики взрослых законы свои!

Но есть преотличное средство,

добавив к рассудку немного любви,

вернуться доверчиво в детство.

Вглядись же - аквариум полон воды

и рыб в фантастических латах;

и радость ребенка за эти труды

совсем не ничтожная плата.

21 - 30.07.74

2. Взгляд

Мне показалось: ты стучишься в дверь,

Елена, девочка моя, дочурка...

Я тотчас подбежал, рванул замок

и отпер, и тотчас же дверь захлопнул

пустой была площадка, лишь мешок

стоял у двери; и пролеты лестниц

пустынны были, гулки; стук шагов

донесся б моментально, если б ты

сбежала вниз, чтоб спрятаться... Тогда

помчался я к окну, что в двор выходит,

и увидал песочницу пустую;

а на скамейке - выстроены в ряд

лежали позабытые игрушки

(совок, бидончик, ситечко и формы,

чтобы отменно стряпать куличи).

Вгляделся я в листву, за ней качели

раскачивались ветром, одиноко

скрипела ось... Где девочка моя?

Мне жутко стало: увели цыгане,

подружки заманили, точно в сказке,

которую читал тебе недавно,

пытаясь книжной речью усыпить...

Елена, где ты? Девушкою взрослой,

а может, зрелой матерью семейства

ты вспомнишь об отце и точно так же

во двор посмотришь, где пусты качели

и только ось одна надрывно плачет,

не прекращая с ветром разговор...

А может, ты совсем отвыкнешь - что там

старик с его бессмысленной улыбкой,

с привычкой проговариваться в рифму

и суетливой жадностью до книг?!

Ты будешь сильной, ясноглазой, умной,

конечно, доброй; я забыл о главном,

ведь красота ничто без доброты.

И только я проговорил, подумал.

очнулся - ты откуда-то явилась

и тут же деловито побежала,

моя Елена, с лютиком в руке.

Двор ожил: мальчик на велосипеде

пронесся по асфальтовой дорожке,

старухи облепили все скамейки,

внезапно затрезвонил телефон

(звонила мать приятельницы нашей;

я изложил: кто - где, что сам болею,

что дочь резвится во дворе, что Анна

на полчаса ушла за молоком;

конечно, я не стал читать старушке

стихотворенье; говорить нелепо,

что может померещиться больному,

когда он дома вечером один).

Я сел к столу, склонился над журналом,

но подлое мое воображенье

тянулось к растворенному окну.

Я пробовал не вспоминать о стуке,

почудившемся; я старался точку

поставить на цезуре, но насильно

меня к окну влекло... Пиджак набросив,

я выбежал во двор... Сидела Анна,

усталая; мне улыбнулась, словно

все знала, дожидаясь лишь момента

мне с укоризной пальцем погрозить.

Я взял поклажу, дочь схватил в охапку;

нагруженный,

по лестнице

рванулся,

чтобы успеть в конце стихотворенья

исход благополучный описать.

17.08.74

* * *

В преддверии морозов,

в предчувствии ветров

давно уже не розов

цвет ягод, а багров.

Смотри: уже немало

посъежилась листва,

как будто закатала

рябина рукава.

Навстречу вьюге чистой

(пусть разорвет в клочки!)

отважно сжала кисти

в тугие кулачки.

17.08.75

* * *

Вот и приехал. И пришел

к своим мечтам, к своим святыням.

И нас не разлучить отныне.

А все же счастья не нашел.

Слиняли краски. Обветшал

столикий град, мой дом огромный.

И я опять бреду бездомный,

как мальчика, себя мне жаль.

Ему хотелось так найти

свое особенное слово.

Измучен немотою снова,

назад не нахожу пути.

24.03.74

ЗИМНЯЯ НОЧЬ

О леденящий душу звук!

Чем это вызвано - ветрами

или касаньем чьих-то рук

стекла подрагиванье в раме?

Во сне с метелью заодно,

с усмешкой каверзно-дремотной

ночь плющит безразмерный нос,

придвинув близоруко стекла.

31.03.78

КАМЕННАЯ БЕРЕЗА

Ствол, словно столб. Под ним - нора.

Дорожка к ней в следах мышиных.

Сухая черная кора

в глубоких старческих морщинах.

Ни листика, ни почки... К нам

лишь сучья тянутся, как руки...

И что ответить тем рукам,

заломленным в предсмертной муке?!

Ствол, словно столб. Пуста нора.

Откуда же тогда угрозы?

И вдруг - зарубки топора...

Здесь пили сладкий сок березы.

Нет - это кровь ее текла.

Безжалостно терзали тело.