«Ныне пишут все, кому не лень…»
Ныне пишут все, кому не лень.
Те же, у кого большие бабки,
Издают всю эту дребедень,
Чтоб покрасоваться на прилавке.
Потеснитесь, Лермонтов и Блок,
Дайте порезвиться графоманам…
Им ведь, графоманам, невдомек,
Что народ не соблазнишь обманом.
С утра бушевало море.
И грохот вокруг стоял.
Сошлись в первобытном споре
С грозою девятый вал.
Нависло над морем небо,
И споря с ним злей и злей,
Темнело оно от гнева,
Чтоб в радости стать светлей.
А море рвалось, кипело.
Никак не могло остыть,
Как будто земле хотело
Душу свою излить.
Последние дни февраля
Неистовы и искристы.
Еще не проснулась земля,
А тополю грезятся листья.
Я все это видел не раз.
Ведь все на земле повторимо.
И весны пройдут через нас,
Как входят в нас белые зимы.
Бродит по лесу осень.
Очень праздничный вид.
Мимо елей да сосен
Прошмыгнуть норовит.
И, боясь уколоться,
Шлет взамен холода.
Лес, как сруб у колодца,
Встал над тишью пруда.
«Поэзия кончается во мне…»
Поэзия кончается во мне.
Я чувствую в душе ее усталость.
И в памяти моей на самом дне
Последняя метафора осталась.
Наверно, Пушкин прав был, говоря,
Что годы нас к суровой прозе клонят.
Нелепо для метелей декабря
Выращивать гвоздики на балконе.
Мир накалился в схватках добела.
Он полон боли, гнева и тротила.
И Муза от меня не зря ушла —
Она свою профессию сменила.
Гнев не страшен.
И привычна грусть.
Больше смерти
Старости боюсь.
Смерть мгновенна.
Старость на года.
Гнев пройдет.
А грусть со мной всегда.
«Мне дорог лес зимой и летом…»
Мне дорог лес зимой и летом.
Я не скрываю добрых чувств.
Ведь это он рожден поэтом.
А я лишь у него учусь.
Я слышу – шелестят страницы,
Когда листает ветер их.
И тишина, как мысль, струится.
И каждый лист – как первый стих.
«Не говорю тебе «Прощай!»…»
Не говорю тебе «Прощай!»,
Земля Христа, земля Давида…
Но есть во мне одна обида,
Одна безмерная печаль,
Что поздно я пришел сюда,
Что лишь на грани жизни долгой
Взошла во мне твоя Звезда,
Соединяясь с зарей над Волгой.
«Не знаю, сколько мне судьба отмерит…»
Не знаю, сколько мне судьба отмерит,
Но если есть в запасе год,
Вернусь на озеро Киннерет,
Построю там библейский плот.
И уплыву на нем в легенду
По той воде, где шел Христос.
И красоту возьму в аренду
Ту, что увидеть довелось.
«Я вспомнил Волгу возле Иордана…»
Я вспомнил Волгу возле Иордана.
И это было радостно и странно.
И музыка воды во мне звучала,
Как будто нас одна волна качала.
А мудрецы внушали мне:
«Пишите о таких глубинах,
Что у людей всегда в цене.
Не о цветах, не о рябинах —
О том, что скрыто в глубине…»
А я смотрю в глаза твои:
Что может глубже быть любви.
Деревья еще зелены́.
Октябрь их раздеть не торопится.
Лишь две белоствольных княжны
При золоте празднично смотрятся.
«Все в подлунном мире относительно…»
Все в подлунном мире относительно.
В тридцать лет я думал —
Жизнь прошла…
А сейчас та молодая мнительность
И грустна немного,
И смешна.
«Талант не умеет стареть…»
Талант не умеет стареть.
Иначе прервется полет.
Когда же придет к нему
Смерть,
Он новую жизнь обретет.
«Белый цвет, он многих красок стоит…»
Белый цвет, он многих красок стоит:
Первый снег и майские сады.
Ты не расстаешься с красотою,
Хоть виски, как этот снег, седы.
На свете счастья нет…
А есть стихи Поэта.
И будет много лет
Светить нам радость эта.
Все утро слушаю грозу.
Смотрю, как молнии лютуют.
И море гасит их внизу
И небо громко негодует.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу