Коллектив авторов - 100 жемчужин европейской лирики

Сказал бы ей… но поневоле
Мне речь страшна:
Боюсь, что слово скажет боле,
Чем шепот сна.
Откуда робость? Почему бы
Не быть храбрей?
И почему коснеют губы,
Когда я с ней?
Признанья в ветреные годы
Я делал вмиг
От той уверенной свободы
Отстал язык.
Боюсь, что понял я неверно
Порыв любить,
Боюсь слезою лицемерной
Глаза смочить.
Она хоть искренно польется
Но, может, в ней
Лишь с грустью чувство отзовется
Минувших дней…

В дымке тюля и в море цветов
Эти бледные пары несутся
И в минутном объятьи без слов,
Как во власти крылатых духов,
От забвенья не могут очнуться.
В звуках вальса волшебная сеть:
В их угаре влюбленные тают
И кружатся – завидно глядеть —
Будто вечно хотят улететь,
Будто вечно вернуться желают.
Он мечтает: «поймаю ли взгляд?»
А она: «не его ль полюблю я?»
И уста их друг другу сулят
Поцелуя пленительный яд,
Не давая при всех поцелуя.
Но стихает вокруг суета
И смычком замирают удары,
Плачет зеркало… Зала пуста,
Остается одна темнота,
Исчезают воздушные пары.

Люби, пока любить ты можешь,
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем
Ты над могилой дорогой.
О, сторожи, чтоб сердце свято
Любовь хранило, берегло,
Пока его другое любит
И неизменно и тепло.
Тем, чья душа тебе открыта,
О, дай им больше, больше дай!
Чтоб каждый миг дарил им счастье,
Ни одного не отравляй!
И сторожи, чтоб слов обидных
Порой язык не произнёс;
О Боже! он сказал без злобы,
А друга взор уж полон слёз!
Люби, пока любить ты можешь,
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем
Ты над могилой дорогой!
Вот ты стоишь над ней уныло;
На грудь поникла голова;
Все, что любил, – навек сокрыла
Густая влажная трава.
Ты говоришь: «Хоть на мгновенье
Взгляни; изныла грудь моя!
Прости язвительное, слово,
Его сказал без злобы я!»
Но друг не видит и не слышит,
В твои объятья не спешит,
С улыбкой кроткою, как прежде,
«Прощаю все» не говорит!
Да! ты прощён… но много, много
Твоя язвительная речь
Мгновений другу отравила,
Пока успел он в землю лечь.
Люби, пока любить ты можешь,
Иль час ударит роковой,
И станешь с поздним сожаленьем
Ты над могилой дорогой!

Не говори, что любишь ты других,
Когда ты сам себя так злобно губишь:
Пусть ты любимец множества твоих
Друзей, но сам ты никого не любишь.
Ты так жесток к себе, так страшно лют,
Что на себя же руку поднимаешь
И хочешь в прах стереть приют
Сокровища, которым обладаешь.
О, изменись, чтоб изменил я мненье!
Не гневу жить роскошнее любви!
Будь, как твой вид, мил, полон снисхожденья
И сам к себе участье прояви:
‎Стань сам собой. И из любви ко мне
‎В потомстве дай вновь цвесть своей весне.

Сравню ли я тебя с весенним днем?
Нет, ты милее длительной красою:
Злой вихрь играет нежным лепестком,
Весна проходит краткой полосою.
Светило дня то шлет чрезмерный зной,
То вдруг скрывается за тучей мрачной…
Нет красоты, что, строгой чередой
Иль случаем, не стала бы невзрачной.
Твоя ж весна не ведает теней,
И вечный блеск ее не увядает.
Нет, даже смерть бессильна перед ней!
На все века твой образ просияет.
‎Пока есть в людях чувства и мечты,
‎Живет мой стих, а вместе с ним и ты!

Мой взор, как живописец, закрепил
Твои черты в сокровищнице чувства:
Внутри меня, как в раму заключил
И оттенил по правилам искусства.
И только там сумеешь ты найти
Правдивое твое изображенье:
Оно висит в стенах моей груди,
Твои глаза там вместо освещенья.
И вот, глаза глазам здесь услужили:
Мои – твой лик писали, а твои
Лучами света окна заменили,
И солнце шлет им радостно свои.
‎Но одного глаза не могут дать:
‎Рисуя лик, им сердца не видать.