Ирина Озерова: Память о мечте (сборник)

Обманывал издатель и жена,
А критики везде подтекст искали.
Он высекал слова, как письмена
Рабы египетские высекали.

В постели умирал, бывал убит —
То на дуэли, то ударом в спину.
Бывал прославлен и бывал забыт,
Но до сих пор перо его скрипит,
Но до сих пор свеча его горит,
Оплывшая всего наполовину.

Шуты! Их жребий предопределен:
И комики, и трагики – все плачут,
А публика об их слезах судачит —
Вот испокон известности закон.

Шуты везде и всюду на виду,
Неверный шаг становится судьбою,
И невозможно даже раз в году
Шуту побыть наедине с собою.

И каждый – соглядатай их любви,
И каждый – их отчаянья свидетель…
Шуты! Они как маленькие дети
Всем тайны доверять должны свои.

Чем публика за это платит им?
На всех, конечно, не хватает славы.
Шуты пред ней обнажены и слабы,
Но шут – и слабый – ей необходим.

Лишь тем благодарит она за труд,
Лишь тем она за смех и слезы платит,
Что и смеется вместе с ним, и плачет…
А с ней – и после смерти – плачет шут.

Актер стоит, как маршал на параде,
Возносятся подмостки над толпой…
И все ж у славы просит он скупой:
– Подайте мне, подайте, Христа ради!

О чем бишь, я? О пастухе и стаде?
О паперти под пышным алтарем?
О том, как мы живем или умрем?
– Подайте мне, подайте, Христа ради!

И милостыню в круговой поруке
Религия спешит подать науке.
За милостыней – руку тянет власть…

Кто первый подал нищему монету?
Она веками кружится по свету,
Чтобы опять в его ладонь упасть.

Скоморохи – почти журналисты,
Их припевки – всегда актуальны.
Драматурги они и артисты,
Из эпохи пришедшие дальней.

Рот смеющийся выписан чисто,
Слезы скроет их грим натуральный…
То им солнечно в жизни, то мглисто,
Но всегда скоморохи печальны.

И стоит скоморох у порога…
Он – создатель особого слога, —
Как ненужная ветка, засох.

И его раздавила эпоха —
Ведь любое излишество плохо,
В изобилье пропал скоморох.

Отличать мы отучились
Перепелку от щегла —
Может, – лебедь, может, – чибис, —
Невеселые дела.

Не такие уже невежды —
Просто заняты другим.
Скоро атомы надежды
В циклотроне расщепим.

В новом доме крупноблочном,
Голом, как на чертеже,
Мы и плачем, и пророчим,
Все познавшие уже.

До земли – пролеты лестниц,
Лифта медленный полет…
…А на небе светит месяц,
Словно песенку поет.

Умираем мы от жажды
Снова стать самим собой…
Но является однажды
Скоморох с живой водой.

К представленью не готовясь,
Он приходит в трудный час,
Как надежда или совесть,
Или сила жизни в нас.

Не скулит и не суется
В жизнь чужую, как в кино, —
Над самим собой смеется
И над нами заодно.

И когда в последнем вздохе
Приобщаемся ко мгле,
Не пророки – скоморохи
Остаются на земле!

Возношу тебе, Всевышний,
Не молитву, а хулу.
Я вдыхаю дух сивушный
У палатки на углу.

Божий мир… А, может, – глобус —
Краска и папье-маше?..
В переполненный автобус
Трудно втиснуться душе.

Серый снег под небом серым,
Серой улицы ледник,
Дышит адским духом серным
Тормозящий грузовик.

Бесконечная дорога —
То щебенка, то гудрон.
И доносится до Бога
Разных двигателей гром.

Две ноги давно бессильны,
И четыре колеса
Благовоние бензина
Воскуряют в небеса.

Если бы ты был, Всевышний,
Ты явил бы миру лик,
Ты признался бы: «не вышло!»,
Уничтожив черновик.

А теперь мы сами боги,
И бездумно, без следа
По космической дороге
Уезжаем в никуда.

…Но ночами детям снится,
Что вот-вот Земля поймет:
Почему летают птицы?
Почему трава растет?

На арену выбегает клоун,
До опилок делает поклон он,
И костюм его просторный вечен,
И белила и багряный нос…
Иногда бывает он бездарен,
Гениален или же вульгарен,
Если он немного человечен,
На него не убывает спрос.