Ирина Озерова - Память о мечте (сборник)

И в панике кричат перепела,
Не ведая, где их жилище было.
Земля вчера красивая была.
Она себя – вчерашнюю – забыла.

Закон рождения и смерти слеп:
Земля погибла, создавая хлеб,
Но землю не создашь уже из хлеба.

От крика сердца разум мой оглох:
Мне бескорыстно небо дарит вдох,
Но от дыханья не родится небо.

Пронзительно транзисторы
Орут, как будто в трансе.
Транзитные туристы мы
На бесконечной трассе.

Все истины, как исстари,
Узнав их в первом классе,
Мы охраняем истово,
На черный день, в запасе.

Нам жаворонка тоненько
Напомнит электроника
Из-за стены соседней.

Но нет успокоения —
Последнее мгновение
И соловей последний!

Я горячо шепчу: спаси вас, люди,
От зависти, от лжи, от клеветы…
Ведь молоком наполненные груди
Преподают уроки доброты.

О пониманье грежу, как о чуде,
Но у чудес расплывчаты черты.
И долговечна память об Иуде,
И древние размножены кресты.

И познанные истины забыты,
И то, что с их содействием открыто,
И бомбы нависают в небеси,

И откровенье гения убого…
Молю несуществующего Бога:
Прости нам прегрешенья и спаси!

Мне объяснил метеоролог
Распутицу декабрьским днем.
А день ни короток, ни долог,
Пока мы суетно живем.

Но в сердце радости осколок
Забыть не даст мне аксиом:
Ведь лед то холоден и колок,
То обжигает, как огнем.

Вокруг все по науке тает…
Неужто снег знакомый станет
Воспоминанием о нем?!

Сыграть в снежки, лыжню освоить
Иль бабу белу построить,
Как строят храм, как строят дом.

Истории бродячий балаган
Опишем в книгах, разместим по полкам…
Две палочки, забыв про барабан,
Стучат по барабанным перепонкам.

Не бычья кожа, а сама судьба
Гудит над смертным полем эшафота,
И морщится безусая губа
Под въедливыми капельками пота.

А перед тем стучали молотки,
Гвоздями доски влажные сшивая.
Багровый след на желтизне доски
И песня барабанная – живая!

Шнур, как петлю, на шею нацепи,
Поверх толпы гляди холодным глазом,
На шелковом шнуре, как на цепи,
Ты к барабану накрепко привязан.

Будь каменным. Не смейся и не плачь.
Пусть похоронный марш звучит как полька.
Ты не судья. Ты даже не палач.
Ты в стороне. Ты барабанщик только!

Чем хуже ты любого из толпы?
Что барабан пред гильотиной значит?
Две палочки, две жизни, две судьбы
И две слезы —
мой барабанщик плачет.

От первой клеенчатой бирки роддома
До самой последней надгробной плиты
Под знаменем имени скромно пройдем мы
Содом и Гоморру земной суеты.

Когда-то людей нарекали по святцам,
Теперь наступил математики век.
По старым законам младенцы родятся,
По новым законам живет человек.

Как формула, каждое имя условно,
Абстрактно, как музыка, тень, а не плоть.
Но мы бережем и храним его, словно
Голодный случайного хлеба ломоть.

Когда-нибудь сменится имя на номер.
(Однажды был опыт поставлен такой.)
Не скажут со вздохом: «Преставился, помер»,
А вычеркнут цифру бесстрастной рукой.

Вовек не подняться сомкнувшимся векам, —
Века безымянную плоть погребли.
Он был в человечестве лишь человеком
Белковой молекулой нашей земли.

Я поверила в этот пожар
Ухищрением памяти странной…
Так реально огонь пожирал
Этот призрачный дом деревянный.

Я поверила в этот огонь,
Потому что поверить хотела,
От ожога болела ладонь,
И одежда под искрами тлела.

И не дождь – только пепел с небес,
Словно крупные черные слезы.
Так окончиться может прогресс,
Не сберегший себя от угрозы.

А поверить пожару легко,
Потому что и будни суровы…
Хоть пылает пожар далеко,
Но в него мы поверить готовы.

Шарик земной —
Крошечный,
Он предо мной —
Горошиной.
Но изрезан он варварски
На тысячу лоскутков.
Обычай, мне скажут, таков.