Ринат Валиуллин - Стихи для гурманов

– Вышел из себя.
– И как?
– Понравилось.
– Отвел душу?
– Туда же.
Ей понравилось тоже.

– Женщина,
та, что рядом,
какой она должна быть?
Он прикидывал,
жидкость мешая в чашке.
– Нет,
она не должна мешать
быть ему настоящим, —
раздумывал.
Кофе его остыл,
как за прозрачным окном
стекленеющий воздух
стал похожим на осень.
– Так же, как осень,
раздеваться сама.
А как же за ней ухаживать?
Носить на руках.
Она же захочет
любимой быть.
Прежде всего,
она должна быть
без прилагательных,
без глаголов,
такой,
чтобы дать почувствовать
себя
настоящим мужчиной, —
бросил он в кофе
кусок тростникового сахара.
– Сладость —
вот что делает нас капризными.

Женщинам никогда не будет хватать мужчин,
и наоборот,
даже если у них всё схвачено.

Ты мирно сопишь,
и это во мне вызывает восторг.
Печенье, безе, шоколад, эклеры.
Я понимаю, что слаще нет ничего для тебя,
чем сон,
а для меня – то что сейчас лицезрею.

– А вы знаете, что может случиться с женщиной,
если её не любили давно,
давно не ласкали,
хотя бы словами,
давно не трогали её кожи,
к чувствам не прикасались?
– Без любви все женщины вянут.
– Вы знаете,
она может с ума сойти,
сойти на той остановке,
которая называется старость.

– Я чувствую: тебе со мной плохо,
всё хуже и хуже.
Не надо отворачивать голову,
это я должен себя винить.
– Ты не меняешься,
ты остаешься прежним.
Я думала,
что вода моей нежности
расточит тот камень железный,
что показался сердцем.
Но прежнее
обрастает прежним.
– Не надо только среду увлажнять,
я буду тебе иногда звонить.

– У меня пуговица отрывается на пиджаке.
И что здесь смешного?
– Представила пуговицу,
которая уходит в отрыв.
Хорошо, я пришью,
только вдень мне нитку в иголку.
У тебя это получается лучше.
Помнишь, как в ушко моё
вплетал
нить разговора?
– Которую ты постоянно теряла?
– Это понятно.
Была так взволнована…
– Или хотела
пришить меня к себе крепче?
– Тактика,
чтобы не отрывался,
как раньше
позволял себе с незнакомками.

– Мне частенько не хватает любви.
Как ты с этим справляешься?
– Завариваю кофе,
болтаю по телефону,
иду по магазинам, в кино.
– Я поняла.
В общем, тоже страдаешь.

– Чёрт,
чьи-то губы на чашке.
– Это следы прежних ртов.
– Неприятно.
– Прямо как в жизни:
трудно касаться уст,
зная, что их целовал кто-то ещё.
– Помнишь те времена,
когда пили молодое вино
из белых, хрупких,
тонких, одноразовых
пластиковых стаканчиков?

– Что ты жуешь?
– Скуку.
Будешь? —
сломала она надвое вафлю.
– Ну, давай похрустим.
– Были же времена
весёлые.
Не знаешь, куда они делись?
– Может, вафли не те?
– Только не говори, что стареем.
– Не скажу.
Всё дело во времени.
Раньше на мысли подобные
его просто не было.

Когда я умру,
обещай,
что будешь приходить на могилку.
У меня ведь не было никого ближе.
Не надо цветов,
просто присядь помочиться,
чтобы я даже оттуда
мог видеть прелести этой жизни.

– Может, это к лучшему?
– Может,
но лучше уже точно не будет.

– Бл… буду,
я другой.
Ты ещё не знаешь,
да и я сам тоже не знаю,
что у меня дышит под кожей,
чем видят глаза,
куда устремляются руки,
как леденеют губы
сквозь каменное желание
всегда быть с тобой.

Сижу сейчас в кафе.
Белые чашки играют в настольные игры.
В них плещется кофе.
Девушка
пишет мне из хрустальной провинции.
Слова, как всегда,
расходятся с действительностью.
Это и есть расстояние,
которое нас сдерживает.
Сокращая его,
всегда кто-то выигрывает,
кто-то проигрывает.

Есть такие комнаты,
где я чувствую себя хорошо.
Ты – одна из них.