Мухаммед Физули - Лейли и Меджнун

Весь край сирийский из конца в конец.

И войско тюрок мир весь изумило,

Когда арабов храбрых разгромило [70] То есть утром, см. примечание 69. ,

Войска, почтив обычай вековой,

Возобновили на рассвете бой.

Богатыри громадными мечами

Броню рубили, лили кровь ручьями,

Прощались души с домом их земным,

А стрелы - окна открывали им.

Увидев в головах приют несчастий,

Ум убегал, спасаясь от напастей.

Качались стрелы с перьями в бронях,

Как будто роз бутоны на ветвях.

Ноуфал добился славы и величья,

От первого сражения в отличье,

Склонился враг пред волею судьбы,

И о пощаде раздались мольбы.

Отец Лейли, главы не покрывая,

Потоки слез кровавых проливая,

Сказал покорно: "Господин мужей,

Премудрый, справедливый царь царей!

Коль за Лейли ты начинал сраженье,

Во мне ты встретишь лишь одно смиренье,

Но принято в обычаях людских;

Одна не может выйти за двоих,

А у Лейли есть обрученный некий,

Она ему принадлежит навеки.

Но коль ты враг обычаям таким -

Бери себе, не отдавай другим.

Добычей ветра лепесток не делай,

Пусть нашей чести цвет не блекнет белый"

Ноуфал ответил: "О избранный муж,

Насилье - не для благородных душ.

Ты суд найдешь во мне и добродетель,

Жемчужных кладов щедрый я владетель.

Я не насильник, не честолюбив,

Мой камень пробный - верен, справедлив,

И для меня нет ничего постылей

Творившихся над слабыми насилий.

Своекорыстность вовсе мне чужда,

Я о себе не думал никогда.

Искал я исцеления для друга,

Искал лекарства для его недуга,

Но понял я - так решено судьбой, -

Что излечен не может быть больной.

Стыжусь я этой столь жестокой битвы,

Раскаянья полны мои молитвы.

Мне не нужны твое добро, семья:

Тебе охотно их оставлю я.

Иди и никакой беды не бойся,

И никогда моей вражды не бойся".

Он этим положил конец борьбе,

Сбираться стал на родину к себе.

Меджнун не удержался от упрека -

И властелина укорил жестоко:

"Я вижу, ты давал пустой обет -

Свои слова исполнил ты иль нет?

Скажи, к тому ль душа моя стремилась

Кому нужна бессмысленная милость?

Высокой тенью осеняешь ты -

У цели вдруг меня бросаешь ты".

Хоть все ему советовали дружно:

"Тебе давно Лейли оставить нужно,

Тебе подругу мы найдем всегда,

Найти красавиц можно без труда!"

Но не спасли Меджнуна от напасти:

Чрезмерно прочны были цени страсти.

Меджнун бежал, одежду разорвав, -

В пустыню влек его безумный нрав.

Раз утром, по пустыне отдаленной,

Бродил Меджнун, зверями окруженный.

И вдруг увидел: там старик идет.

А с ним в цепях закованный бредет.

Страдальца пожалел многострадальный, -

И молвил он: "Скажи, старик печальный,

В чем он виновен, этот пленник твой?

Мне эту тайну, грешному, открой!"

Тогда старик открыл завесу мысли:

"Он - друг мой, во врагах его не числи!

Меня гнетут несчастья и семья.

И бедностью разбита жизнь моя.

А он еще бедней, чем я, страдалец,

Бездомный, сирый, нищий он скиталец.

И вот мы с ним взялись за "колдовством".

Что день - у нас другое "волшебство".

Мы на обман пустились, голы, нищи,

Чтоб детям раздобыть немного пищи.

Он якобы кого-то убивал,

Я в цепь его за это заковал.

Вот я хожу с ним, "фокусники завзятый,

Он - "кровник" и должник мне кровной платы,

И должен он кривляться много дней,

Чтоб заслужить свободу от цепей.

Все, что своей он выпросит мольбою,

То по крохам мы делим меж собою.

Все, что судьба ни уделяет нам,

Условились делить мы пополам".

Меджнун сказал: "Зачем, старик суровый,

Ты на разумного одел оковы?

Коль состраданье есть в твой груди,

Меня сковав, его освободи!

И за тобой последую, как тень я, -

Мне подадут, услышавши моленья.

Но много ль я, иль мало получу,

Все до последнего тебе вручу.

Я по земле пройду тебе в угоду,

Как ходит Муштари по небосводу.

И раннею иль позднею порой,

Быть может, рядом окажусь с Зухрой".

И вот старик, на выгоду в надежде,

Освободил закованного прежде.

И скован был Меджнун, печален, нем;

Он показал пример безумцам всем.

Звон цепи слыша, с воплями созвучный,

Сказал Меджнун: "Товарищ неразлучный!

Казну страданий стерегущий змей,