Александр Межиров - Какая музыка была!

Небывалый прошел снегопад
По Тбилиси – и цепи гремят.

На подъем поднимаются «МАЗы»,
За рулями Ревазы, Рамазы,

И, на каждый намотаны скат,
Заскорузлые цепи гремят.

Слышишь? Цепи гремят! Без цепей
Не осилить подъем, хоть убей.

Вильнюс, Вильнюс, город мой!
Мокрый воздух так целебен, —
Так целителен молебен,
Приглушенный полутьмой.

Поселюсь в тебе тайком
Под фамилией Межи́ров.
Мне из местных старожилов
Кое-кто уже знаком.

У меня товарищ есть
Из дзукийского крестьянства:
Мужество и постоянство,
Вера, сдержанность и честь.

В чем-то он, должно быть, слаб,
Но узнать, в чем слабость эта,
У литовского поэта
Только женщина смогла б.

Прародительница, мать,
Ева, Ева, божье чадо,
Ты дерзнула познавать
То, чего и знать не надо…

Сыро в Вильнюсе весной,
Летом, осенью, зимой,
Но целебен воздух твой,
Вильнюс, Вильнюс, город мой!

После праздника – затишье,
Но уже,
уже,
уже
Кто-то топает по крыше
На десятом этаже.

После праздничной бодяги
Встать до света – не пустяк.
Вкалывают работяги
На высоких скоростях.

Рождество отпировали —
Управдому исполать.
Хорошо в полуподвале
На фундаменте плясать.

А наутро, по авралу,
Снег бросать с домовых крыш.
После праздника, пожалуй,
На ногах не устоишь.

Крыша старая поката,
Не видна из-подо льда.
Гиря, ломик и лопата —
Все орудия труда.

Богу – богово, а кесарь
Все равно свое возьмет,—
И водопроводный слесарь
С крыши скалывает лед.

Приволок из преисподней
Свой нехитрый реквизит.
После ночи новогодней
Водкой от него разит.

Он с похмелья брови супит,
Водосточную трубу
Гирей бьет, лопатой лупит:
– Сдай с дороги, зашибу!

Снегом жажду утоляя,
Дышит-пышет в рукава,
Молодая, удалая
Не кружится голова.

Потому что он при деле,
И, по молодости лет,
Не томит его похмелье,
И забот особых нет.

Хороши работы эти
Над поверхностью земли,—
Предусмотрены по смете
Сверхурочные рубли.

Хорошо, что этот старый
И усталый талый лед,
Падая на тротуары,
Расшибается вразлет.

У человека
В середине века
Болит висок и дергается веко.
Но он промежду тем прожекты строит,
Все замечает, обличает, кроет,
Рвет на ходу подметки, землю роет.
И только иногда в ночную тьму,
Все двери заперев, по-волчьи воет.

Но этот вой не слышен никому.

Эта женщина жила,
Эта женщина была,
Среди сборища и ора
Потолкалась и ушла.

Как со сборища когда-то,
Озираясь виновато,
Ускользнула без следа, —
Так из жизни – навсегда.

В мнимо-видимый успех
Разодета и обута,
Так ушла она, как будто
Обмануть сумела всех.

От реки, идущей половодьем,
И через дорогу – на подъем —
Миновали площадь, в ГУМ заходим,
За плащами в очередь встаем.

Красоты и мужества образчик
Ищут из незастекленных касс
Тысячи рассеянно смотрящих,
Ни о чем не думающих глаз.

ГУМ свои дареные мимозы
На прилавки выставил – и вот
Целый день за счет одних эмоций,
Не включая разума, живет.

Лес инстинктов. Окликай, аукай,
Эти полудети – ни гу-гу,
Потому что круговой порукой
Связан ГУМ наперекор врагу.

Скоро выйдет замуж за кого-то
Этот легион полудетей.
Не заретушировано фото
Гибельных инстинктов и страстей.

Ты не напрасно шла со мною,
Ты, увереньями дразня,
Как притяжение земное,
Воздействовала на меня.

И я вдыхал дымок привала,
Свое тепло с землей деля.
Моей судьбой повелевала
Жестокосердная земля.

Но я добавлю, между прочим,
Что для меня, в расцвете сил,
Была земля – столом рабочим,
Рабочий стол – землею был.

И потерпел я пораженье,
Остался вне забот и дел,
Когда земное притяженье
Бессмысленно преодолел.