Алексей Улюкаев - Чужое побережье

Ну вот и настала пора опустить паруса.

Из странствий, Синдбад, из пространства уходишь. Вчистую.

Ты видишь вдали огоньки? К огонькам – голоса?

Ну хочешь, план местности этой тебе нарисую?

Смотри, где ты жаждал увидеть летейский хрусталь,

В суму тебе сунули грамоту явно другую.

Заилена Лета. На мили в грязи геометрия дней,

Вся в иле ведет неэвклидовой тропкою в пропасть.

Так смета была ведь? Была. И работали мы по ней,

Но стерлись сестерции, лиры заеврились. Ей —

Ей. Этот ил словно «Ил», словно «Ту»:

Он и эту, и ту – под лопасть.

И чавкает драга, и хрумкает земснаряд.

В нарядах пурпурных на берег летейский выходим.

А сколько тут лотоса! Силос! (Бригадный подряд

Расцвел пышным цветом на важных моих огородах,

На денежных или бумажных). И что-то там вроде

Гудков каботажных. И тысяча вечных мелодий.

И жалкая тень кобеляжа. И старости страх.

Заилили лету. Замылили лета мои,

И зимы, и весны, и осени – все без остатка.

Дорога, что вечной казалась, стремительна, кратка.

А лотоса корень – он сладкий, конечно же, сладкий.

Держи за щекой его, Синд.

Если что, извини.

Забудь. Уходи. Не томи.

Знаешь, когда больше некуда плыть,

Ты утратишь все навыки кораблевожденья.

А каинову печать не смыть

Ни в трех водах, достигающих точки кипенья,

Ни в смоле кругового терпенья.

Ты забудешь про снасти, про такелаж,

Про каботаж. Да и компас не нужен.

А попытка взять судно на абордаж

Бессмысленна, если, скованы вечной стужей,

Стоят корабли

В виду новой старой земли.

Ты сдаешь под расписку на склад якоря:

Ни к чему якорь списанному на берег.

Никогда, никогда, оранжевым крапом горя,

Не пройдет броненосец на траверсе неоткрытых америк.

А открытые – закрываем. С днища счищаем ил,

Навсегда оседаем в сухие доки.

И рассказывать, где ты плавал и с кем ты пил,

Про гавань глубокую и о глотке глубокой

Мало проку.

Ты был молод, Синди, и, несомненно, мил.

Зря ты только трогал провода под током,

Зря ты сердце считал мышцей, отличной от всех,

А голову – не только подставкой для шляпы.

Зря в спасатели рвался над пропастью не во ржи, так в овсе,

А сбивали – падал на четыре на все

Лапы.

Ты наймешься сторожем проржавевших бортов,

Порыжевший бушлат припасешь на праздник.

Как оказалось, ты всегда был готов

Возвратиться из князи в грязи.

На меркаторовой карте – колбаса,

Астролябией будешь колоть орехи.

Раньше были грехи, теперь – лишь огрехи,

Рваньше стали паруса.

Всех историй твоих – на полчаса,

Да и то лишь мальчишкам для смеха.

…как будто жизнь качнется вправо,

Качнувшись влево.

Как ты пытался мо́зги вправить

Хотя бы юношам и девам!

Нет, жизнь здесь не качнется вправо,

А только влево.

…Есть внутренности жертв, чтоб о войне гадать,

Рабы, чтобы молчать, и камни, чтобы строить.

И о войне гадать поэтому легко.

Победа? – Хорошо. Добавим в молоко

Для праздничного дня немного пшенной каши.

А наши уж стоят, без слов руками машут —

Рабы, чтобы молчать. А камни для чего?

Немного лет пройдет – и народят мамаши

Таких же молодцев с издержкой речевой.

Природа? – Третий Рим. Гнильца для молодца.

Хотя богов своих мы любим беспокоить,

Их словно в жар и дрожь бросает от московий.

…Нет этому конца.

Говоришь, что все наместники – ворюги,

Но ворюга мне милей, чем кровопийца.

…Забери из-под подушки сбереженье,

Там немного, но на похороны хватит.

Под матрасом. Да под каждой кочкой.

Столько уже встретил дней рожденья,

Что о дне ином – хотя б с отсрочкой,

Но пора подумать: вычитанье

Собирать готово до́лги наши.

И никто их не отпустит. Кашей

Не накормит. Не прикроет дланью.

Я вот тоже повторял за старшим: