Эдуард Лимонов - Атилло длиннозубое

Жан Катала трубку курил,
Парализованный, в кресле сидя,
Жан Катала переводил,
Мухи при том не обидя…

Люси ему помогала жить,
Люси тоже переводила,
Некоторое время к ним заходить
Мне очень нужно было…

Славный Paris тогда пах углем,
А югославы каштаны жарили,
Мы о Париже всплакнем таком,
Позже по нем ударили…

Город великий быть должен с гнильцой,
В меру облезлый, слегка разрушенный,
Вот он и был – раритет такой —
Город печальный, ветрами скушанный.

А когда город – фонтаны и лак,
Стекла его помытые, —
Думаешь: «Что за тщеславный дурак!
Крыши зачем так крытые!»

Здесь не живут, не прижав девиц,
С задниц штаны им не стягивают,
Нету энергий у ваших лиц!
Ножки у вас подрагивают…

Средневековый тогда Paris
Был пролетарским городом.
Вот и Наташа идет, смотри!
Пьяная, очень гордая…

Близ церкви, с сонными «Продуктами»
Здесь обитает тихий «Хлеб»,
Написанный большими буквами,
А рядом – красный «Ширпотреб».

Затем кусты, деревья хилые
И километры пыльных рощ.
О Русь моя, своими силами
Я вырастал здесь, тих и тощ.

Вот обыватели – медведи…
Ребенок на велосипеде
Пересекает, клопик, двор.
Вот жирной бабушки позор,

Что волочит сардели-ноги
И круп коровы на себе…
О обыватель! Слава, Боги!
Что не подобен я тебе.

Пьяней, болван! Ходи по кругу!
Глыбообразный, как медведь,
Имей в сто килограмм супругу,
Детьми умеющий греметь,

Вопи детьми, вози соплями,
Еду тащи, носи горшки,
Я – кто всю жизнь сражался с вами,
И вы – зловонные кишки…

Время втекает в раковину вечности
Иногда застаивается,
Порой бурлит…
Втягивает в себя наши страсти-мордасти,
«Га-га-га!
Плюф!
Шпок-шпок», —
Говорит.
Время впендюривается
И рас-пендюривается.
– А Вы верите в Бога-Отца,
Сынок?
– Я верю в спичечный коробок…

Реальность жесткая в шестом часу утра,
От лампочек предутренние тени.
Твои, скорее желтые, колени,
Сырая мгла осеннего двора…

Как неуютно! Как нехорошо!
Зачем так неприятно и тревожно?
До сей поры мне было жить несложно —
Чего ж теперь такой пейзаж пошел?

Комфорт дипломатических приемов
Вблизи открытых плоских водоемов.
Разносит алкоголь официант…
На деревах повязан красный бант
И лампочки веселые моргают.
Их тушат, а потом опять втыкают…

Лужайка пахнет мясом и «петролем»,
Все атташе пропахли алкоголем
Военные. А вот идет кузина,
В руке ее глубокая корзина,
А в ней благотворительные чеки…
Ликуйте, подопечные узбеки!

Достанется вам дань гуманитарная,
Машина будет куплена пожарная.
……………………………………..
Уж атташе, как древние драконы,
Проспиртовались ровно по погоны,
Они такие газы изрыгают,
Что спичку поднеси, и запылают…

Реки Иордан неглубоки
Тяжелые полосы вод,
Всклокоченные пророки
Впотьмах проклинали народ…

Фигура по водам ходила,
Ступнями прикле-енная.
Вот, как это в древности было…
Фигуры светились края.

– Учитель! – Учитель! – Учитель! —
Кричали ученики.
И к ним обернулся Спаситель
На самой средине реки…

Вонючим праздником несет,
Игрушек чепухой,
Пирог распотрошенный ждет,
Портвейн стоит густой…

А вот и темный виноград!
А вот и крем-брюле!
Я – молодой аристократ,
Ты – Золушка в золе…

Однако в полночь перейдет
К тебе моя судьба,
Контесса юная ведет
На поводке раба.

Черты ужасные зимы
Видны в моем окне.
От Питер Брейгеля чумы
Как убежать бы мне!

О Питер Старший, погоди,
Вот я тебя сотру!
Контессу взяв за две груди
Неистово ору…

Немного спермы на постели
В сезон туристский – Новый Год —
Нет, не в вульгарном Коктебеле,
Но в Лондоне, коль повезет!

Но в Гамбурге! А то в Берлине!
Он, волосатый, словно жук,
Она, трясясь на армянине…
И он, вдруг выскочил из, вдруг!

Стирайте простыни, германцы!..
Здесь девка русская была,
И с армянином танцы-шманцы…
Она, святая, провела
И армянина… довела…

Туристы, харакири дети,
Икрой из самолетных брюх
Вываливаются на рассвете,
Их алкоголь внутри протух…

И я, который музыкален,
Членистоног и многоног,
Заглядываю в сотни спален,
Неспящий Бог, конечно, Бог…