Эдуард Лимонов: Атилло длиннозубое

Торговки мертвыми цветами
Стоят в рейтузах меж лотками,
Штаны позорят их, смешны,
Сменили бы они штаны…

У кладбища, где крематорий
Спокойно трубами дымит,
Мы ждем печальных категорий
А их нелепый внешний вид —

Позорит жизнь, и смерть снижает.
Скорее щеголять бы им,
Одетым в камень из скрижалей,
Одетым в погребальный дым,

Чтоб животы их спрятать, ляжки,
В дам из торговок превратить.
Чтобы звались не Людки, Машки,
Чтобы Изольдами им быть…

Валькирии в очках подобна,
Вот ты, страшна, немолода,
Как памятник свежа загробный,
Ну что ты стала здесь сюда!

Вон! По домам или могилам,
Балашихи окрестной дочь.
И прихвати их всех, чтоб было
Здесь чистым место! Пшли все прочь!

И умер Фауст Ларионов,
И второпях его сожгли.
Нарушил несколько законов,
В тюрьме его повесили…

Или повесился наш Дима?
Об том не зная, все мрачны,
Мы там стояли нелюдимо,
Нацболы: девки, пацаны…

Был гроб ему предельно узок.
От нижней челюсти волна
Спадала вниз тяжелым грузом
На воротник рубашки… на

Пониже галстук старомодный…
Обряжен был тюрьме под стать,
Поскольку сирота безродный,
И все равно его сжигать…

Я – Дьявол – отец твой, мой маленький сын!
Я нравлюсь тебе, о трусишка?!
Остался, печальный, ты в мире один
О, мой ненаглядный сынишка!..

Надеюсь, гвардейцы помогут тебе,
Помогут тебе ветераны.
Но жаль, что до бритвы на Вашей губе
Не дожил я, мессир Богдан, и…

Я за руку вел бы тебя не спросясь,
Увлек бы тебя в направленьи,
Со мной бы ты понял всю дикую вязь
Сей жизни, как Гитлер и Ленин…

Однако, невидим, я рядом, Богдан,
Мой маленький детка, Богдашка.
Держись и крепись, будь с меня, великан,
Я возле! Твой Дьявол-папашка!

И эту уж руку Бог не разомкнет!..
Держу я тебя – я надежный!
Твой Папка летает как древний пилот,
Как вирус ужасный и сложный…

В июль и август с потным телом…
Ни зги! Потом пошли дожди.
В июле родина горела,
Чтоб в августе бы преть, среди…

В окне Москва лежит нагою,
Как некрасива тетка, ты!
И ядовитый дождь собою
Жжет ядовитые цветы.

И ядовитый воздух льется
Сквозь мои легкие свистя.
Как уксус этот воздух жжется,
Совсем дышаться не хотя.

Тяжелый город планомерный,
Во времена еще чумы,
Возможно, был такой же скверный,
А может быть, сквернее мы…

Он замечательно одет,
Костюм и галстуки под цвет,
Он – блудный сын России —
Герой буржуазии!

Он представляет средний класс,
Он презирает, братцы, вас,
Считает вас чужими,
Ленивыми и злыми.

Он утверждает, что народ
Российский мертв который год.
А есть лишь только группы,
Безвольные, как трупы…

Он говорит через губу,
Имеет модную «трубу»,
Автомобиль зеркальный,
На газе – туфель бальный…

Он иностранец молодой,
Как тяготится он страной!
Сбежать всегда готовый,
Он русский – суперновый.

Откуда деньги у него?
Он вам не скажет ничего…
Он – блудный сын России —
Герой буржуазии!

Но мы, чужой ему народ,
Следим за ним двадцатый год,
За тем, что вытворяет,
Пусть он об этом знает…

Море Лаптевых, плюс четыре.
Моря злой и холодный оскал.
Вас – четырнадцать, вы на буксире,
Ну а он закоптил, зачихал…

И ко дну, загребая бортами
Гравитация их повлекла…
Дети, надо ли быть моряками?
Чтобы мама напрасно ждала …

Море Лаптевых, область недуга,
Море Дьявола, море богов,
Здесь ветрами завязанный туго
Мир пульсирует парой пупков.

Здесь плывут не в себе человеки.
Лучше жаркий войной Дагестан,
Или даже сибирские реки,
Чем туманный холодный чулан

Моря Лаптевых… В круговращеньи
Металлических черных штормов
Только три моряка в обращеньи,
А одиннадцать в пастях богов…

Подружку жду из-за границы.
Где ты, любовница моя?
Должна бы завтра приземлиться…
Мой орган, бешено стоя,

Меня смущает как мужчину
В преклонном возрасте уже.
Я представляю: «суну, выну»,
И голую, и в неглиже…

Мне стыдно, приезжай скорее!
Остановить чтоб мой раздрай.
Дочь белорусского еврея
И мамы родом: Пермский край…

Была ты в Осло, Барселоне,
Ты путешествуешь как бес,
Как можно жить в подобном тоне,
Неделями чтоб девки без?