Автор неизвестен Европейская старинная литература - Лузитанская лира

Звездные тайны
Веют прохладой…
— Стеньги да райны [147] Райны — Реи. …
Воздух бескрайный
Над балюстрадой!

Тяжесть дремоты…
Бездны ущелий…
— Плачьте, о ноты
Горькой заботы
Виолончелей.

Вдали, я слышу, флейта плачет снова,
Утишенная в горести вдова,
Мелодия звучит едва-едва,
Но в ней таится нежный зов былого…

Бесчестье той, что ныне стала вдова:
Губам — кармин, и векам — синева…
Вдали, я слышу, флейта плачет снова,
Утишенная в горести вдова.

Оркестр… Лобзанья… Длится ночь, готова
Весь мир держать на грани волшебства.
А флейта… Кто узнает, какова
Печаль ее, в которой нет ни слова?

Вдали, я слышу, флейта плачет снова…

Тягостны для ока,
Всех скорбей надрывней,
Слезы водостока,
Влага долгих ливней.

Слезы водостока,
Влага ливней шалых,
Тягостна для ока,
Для зрачков усталых.

Сердцу — сгинуть благо
В грустной водоверти,
Изойти, как влага,
Жаждущая смерти.

Ожог внезапным всплеском
Возник в порыве резком,
Возник, безумным всплеском
Явился, на лету
Лишая зренья блеском,
Меня дурманя блеском,
Неумолимым блеском
Ввергая в слепоту.

В сияющей пустыне,
В чудовищной пустыне,
В немыслимой пустыне,
В просторной вышине
Я пребываю ныне,
Я плаваю в пучине,
И быть свободным ныне
Безмерно сладко мне.

Однако щель прищура —
Как камера-обскура:
Смотрю сквозь щель прищура
Туда, в простор песка:
Фигура за фигурой
Бредут чредой понурой
(Фигура за фигурой
Во глубине зрачка).

Там, в пламенной юдоли,
Бредут, не зная воли,
Вовек не зная воли,
Приняв ярмо судьбы —
Рабы стыда и боли,
Невыразимой боли,
Невыносимой боли —
Бредут, склонивши лбы.

Устало, изнуренно,
Согбенно, изнуренно,
Бессильно, изнуренно
Бредут по одному:
Невольничья колонна
На фоне небосклона
Плетется отчужденно
На горизонт, во тьму.

Унижены и кротки,
Рабы страшатся плетки,
И каждый взмах короткий
Рождает боль во мне.
Удар! Звенят колодки,
Хрипят и стонут глотки,
Протяжный стон из глотки
Чуть слышен в тишине.

Под плеткой сердце стынет:
Ударит, опрокинет,
Из плоти душу вынет.
Всесилен только страх,—
Покуда боль не минет:
Ее душа отринет
И наконец покинет
Пустыни скорбный прах.

И от земли, от тленья,
От горестного тленья,
От мерзостного тленья
Отторгнуться спеша,—
В блаженные селенья,
Легко, без промедленья,
В блаженные селенья
Возносится душа.

Ожог — и вот, в пустыне,
В чудовищной пустыне,
В сияющей пустыне
Пылинкой легкой мчу:
Я здесь покинут ныне,
Я плаваю в пучине,
И быть свободным ныне —
Вот все, чего хочу.

О смерть, лишь ты осталась,
Чтоб исцелить усталость,
Уврачевать усталость
Мою в последнем сне:
Исполни эту малость,
Яви к живому жалость,
И пусть наступит алость
На смену белизне.

Однообразно…
И облик мира давит, словно груз…
Цвет радости все так же ало-красный…
Все так же в светотени тонет грусть…

Жизнь! — в том же теле все та же извечная мания…
И элегичность все та же в звучаньях печали…
И неизменные замерших гор очертания,
Где, словно радуга, слезы зимы заблистали…
То же дыханье тоски, напоенное ядом…
Ночь неизменная присно, и вечно, и ныне…
Черная бездна, все так же разверстая рядом,
Скорбь, что застыла в душе — неоглядной пустыне…
Память, бредущая той же глухою тропою…
Ночью и днем плач источника около дома…
То же окошко раскрыто, и в нем предо мною
Тот же простор окоема…
Перед глазами все та же картина…
Тот же пейзаж, и все так же молчание длится…
И неизменная роз неизменных куртина…
Тот же восход, и все так же поющая птица…
И неизменно улыбка исполнена той же печалью…
В глади зеркальной лицо отразилось привычно…
И над безжизненной далью
Тот же закат, что обычно…
В голосе моря, в привычном гуденье прибоя
Слышен о жизни и смерти извечный рассказ…
Вечное то же кладбище под вечной луною…
Жизнь, что не прожита нами, все теплится в нас…
Штилем объятое море привычно застыло…
Люди все так же теряют себя в Алентежо…
Время, что в нас погрузилось, проснуться забыло…
В нас неизменно все то же, и мы неизменно все те же!