Лев Сорокин - Рябиновые зори

Все, что молодые здесь писали,
Я бы яркой краскою обвел!
Книгу бы из мрамора и стали
Для таких бы записей
  завел!
«Не забудем!» —
Кто-то пишет снова.
Все простить за это я готов
Девочкам из города Ростова,
Мальчикам из волжских городов!

В лесу,
  у школьных огородов,
Стоял березовый шалаш.
И от восхода до восхода
В нем находился строгий страж.

Мальчишка с палкой суковатой,
Он ждал,
  что, может, вор придет,
Тогда узнают все ребята,
Кто сохранил им огород.

Те дни, как будто эшелоны,
Летели к фронту.
  День за днем.
И хлебных карточек талоны
Служили нам календарем.

Готовый будто бы к походу,
Картофель армией стоял.
Мальчишка шел по огороду,
Слюну голодную глотал.

Он знал: напечь картошки может,
Она в земле здесь, рядом… вот…
Но он хранил и от прохожих,
И от себя тот огород.

Солнце встало. Небо сине.
И подъем крутой-крутой
Там,
  где горбится Россия
Безымянной высотой.

Мой попутчик смотрит с болью:
— Подожди, водитель, стой!
Нераспаханное поле
Все засеяно войной.
Гильзы выставили спины,
И, калеча косогор,
Притаившиеся мины
Прорастают до сих пор.
И глубокая траншея
Делит поле пополам.
Мой товарищ перед нею
Наклонился не к цветам, —
Так, наверно, археолог
Ворошит останки дней.
Держит он в руке осколок
Давней юности своей.
Здесь и танки, и пехота
Гнули Курскую дугу.
Здесь товарищ поднял роту,
Чтоб ударить по врагу.
И на этом самом месте
С пулей встретился тогда.
В наших книгах,
В наших песнях
Остаются те года.

Среднерусское раздолье —
Он глядит по сторонам.
А траншея делит поле,
Жизнь
  и сердце
Пополам.

Жалеть абстрактно
Многих можно.
А ты соседу помоги,
Когда в ночи скрипит тревожно
Сустав искусственной ноги.

В окне безмолвные зарницы
И облаков высокий дым.
Ну кто к соседу постучится,
Коль мы с тобой не постучим?

Быть может, бой на полустанке
Грохочет в памяти его.
И он горит в подбитом танке,
Как в дни солдатства своего.

Пылает сердце —
Не одежда,
Он ищет выход из огня.
И на соседей
Вся надежда —
И на тебя,
И на меня!

Дверь люком танка распахнется,
И это сделать мы должны.
А не успеем —
Задохнется он в лютом зареве войны!

Не люблю я ночные звонки!
Все они,
Как сигналы тревоги!
Разлетаются сны на куски,
И порой —
Через час
Мы в дороге!

На пределе ревет самолет,
Неужели мне это не снится?
И меня старый друг мой зовет
Перед смертью в столичной больнице?

Ах, ночные звонки!
Все подряд —
Это вести о горе и бедах.
Лишь однажды —
Лет тридцать назад! —
Ночью крикнули в трубку:
— Победа!

Вот опять проявляет мне сон
Дорогие далекие лица.
Отключать по ночам телефон?
Но от жизни нельзя отключиться!

Бухенвальд —
  это буковый лес в переводе?
Нет, неправда!
  Я знаю другой перевод.
Бухенвальд —
  это крики эсэс на восходе,
Бухенвальд —
  это мукой изодранный рот.
А еще —
  это сила,
  и стойкость,
  и смелость.
Ведь не узники — люди,
  идущие в бои
И в подполье гранаты успевшие сделать.
От которых падет
  у ворот
  часовой!
Я там был.
  И хрипели надрывно овчарки,
Словно вырвавшись к нам
  из далекого дня.
Показалось:
Не солнце,
А вспышкою яркой
Автомат часового ударил в меня!
А какие там дали!
Какие там дали!
Как же трудно на них
  перед смертью смотреть!
А внизу, под горой,
  чтоб свободу им дали,
Колотили деревья
  в закатную медь.
Но гремел не закат.
  Это колокол в башне.
Далеко его слышно
На стыках дорог,
Чтобы мы позабыть не могли о вчерашнем,
Чтобы ты позабыть
Бухенвальда не мог!
И никто!
Никогда!..
Молча факелы маков
Опустил я на землю
К цветочной заре,
Там, где раньше от ветров дрожали бараки,
Там, где плитами горе
Лежит на горе.
А когда мы оттуда
Ушли на заходе,
Распахнул я пошире
Решетки ворот…
Бухенвальд —
  это буковый лес в переводе.
Нет, неправда!
  Я знаю другой перевод!