В этот вешний рассвет, на Четверг Страстной, Лёль умерла.
После ж было всё так: вникла Душка, взглянула… заплакала…
И… тотчас хлопотать. – На глаза – два рудых пятака,
Что в ее ридикюльчике русскою памяткой звякали,
Пальцы – в крест. И – платком. И лежала Лёль хмуро-строга.
Так, наверное, мучилась! Да и скончалась, как брошена…
Но зато уж теперь всех друзей она к Лёль созовет…
И пришли генерал с богословом, печально-всполошены,
Зачитали Псалтырь, соблюдая ревниво черед…
А когда в позумент гроб мансарды лучи уже путали,
Вслед за Митей вступил сторожащейся поступью львов
С их же взглядом, сгорающим в хищной печали – не удали! —
Человек в белом блеске висков. В темном френче. Орлов.
Генерал обомлел. Затопорщил очки да и китель свой…
– Вы ли, ротмистр?! Да вы ж… Вы погибли – я слышал – в Крыму! —
– То, прощенья прошу я у Вашего Превосходительства, —
Ложь. Я жив. Хоть видал слишком близко и смерть, и тюрьму.
– Что же… вы? – Всё борюсь. – Где ж вы были? – О, не был где
только я…
– Здесь давно ли? – Дня два. Торопился, как будто кто гнал!
И дела есть… А главное… больше не мог я! – За Ольгою. —
– Ольга… Кто это? – Вот! – Наша Лёль?.. Я, простите, не знал.
– Доложил бы, – да поздно уж… – Вашему Превосходительству,
То – невеста моя… – Эх!.. Так выйдем-ка, друг-богослов!
И, предавшись великому, жаркому самомучительству,
С нею, мертвою Лёль, остается глаз на глаз Орлов.
Что тут было меж них? В чем, безгласной, ей он исповедался?
О, в простимых грехах!.. Что – забыл для России ее.
В чем он с нею, простой, но уже умудренной, советался?..
И потом жадно пил недопитое ею питье…
Вспоминал ли с ней край, тот, что цвел меж Москвой и Владимиром,
Где русалки водились… и дева Февронья жила?..
Край, что вот поддался с чужеземья примчавшим кикиморам —
И завял под их веяньем нечеловечьего зла!
Ножки ль он целовал – те, что пляскою мир весь пленяли так?
Руки ль, знавшие труд – иглы, вилки – все жала земли?..
Но, когда уходил он из горницы, светами залитой,
Голубые умершей уста уж улыбкой цвели…
– Как… теперь вы, Орлов? – Я-с?.. Опять на пустынское
жительство.
Если счастию – смерть, счастьем мыслится насмерть борьба…
Есть надежда – доверюсь я Вашему Превосходительству —
Что невдолге решится с Востока России судьба. —
Мчался век… Золотой – достиженьями, лютостью – Каменный.
Героичный отряд от полярного холода гиб,
Гибли лорды ученые, вскрыв саркофаг Тутенкамона,
Гиб от голода беженец, в пышный попавши Антиб…
А в стране, где – зловещие куомитанги и капища,
Гиб, но – бился Орлов. Рыцарь белый… земли своей соль…
За нее, эту землю, где Бог необорен… Но слаб еще
Человек……Как и лист, на чужбину увихренный, – Лёль.
28 октября 1931 – 8 февраля 1932 (по старому стилю) София
ГОЛУБОЙ КОВЕР
романтическая драма в 3-х действиях
с прологом и эпилогом
УЗБЕК – хан Татарии, 40 лет, гордое узкое лицо, несколько поблекшее.
АИШЭ – первая жена его, 35 лет, некогда красивая, теперь обрюзгшая.
ЭМЕНЭ – вторая жена его, 22 лет, миловидная, худощавая.
ШЕЙБАН – главный советник и правая рука хана.
СУБУДАЙ советники, члены Дивана.
КУРУЛТАЙ, НЕВРКОЙ, НОГАЙ – мамелюки.
БУРУ – евнух.
ГУЛЬСУМ – надзирательница гарема, старуха.
МНЕВЭР – нищая девушка, плясунья, лет 16, невысокая, гибкая с огромными, серо-зелеными очами.
ГЯУР – юноша пленник.
1-я, 2-я, 3-я, 4-я – прислужницы.
Рабы и рабыни, прислужницы и музыканты, торговцы базара, нищие, дервиши.
Действие происходит в Золотом-Сарае, столице Татарии, в начале XIV века.
Сцена представляет плоскую крышу ханского дворца. На ней – пестрый ковер и пышные подушки. Прямо сзади – тонкий белый минарет, четко высящийся в розовом закатном небе, на котором серебрится серп полумесяца. Дальше – причудливые улички и строения города, теряющиеся в сиреневом сумраке.
По мере наступления ночи там вспыхивают бледные огоньки.
УЗБЕК сидит, поджав ноги и задумавшись, посреди ковра. Перед ним медные блюда с плодами и другими яствами, серебряные кувшины с напитками. Справа от него – АЙШЭ, слева – ЭМЕНЭ, закутанные в покрывала. При подъеме занавеса узенькая дверца минарета мгновенно распахивается, маленький седобородый мулла в малахитовом халате выскакивает из нее и, приложив ладони кушам, протяжно-печально поет: «Алла-эль-ала-эль-ала…»
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу