Любовь Столица - Голос Незримого. Том 2

Город снизу, за ней – ведь года в его чаром кругу была! —
Мечет лассо огней своих, музык, услады и зла…
Но уж высь – покровеннейшим сизой мозаики куполом,
Как над Айя-Софией, где Лёль разик в жизни была…
Ароматы… светильники… Дышится легче… Не страшно ей…
И… – «Чертог твой…» – запел кто-то возле, знаком, но незрим.
Так слепительно: – «вижду…» – и трепетно: «Спасе,
украшенный…»
И «одежды не имам да вниду в онь…» – с горем глухим.
То о ней! То о Лёль!.. – «Просвети одеянье души моя,
Светодавче!» – здесь тембр стал смиреннейше-матово-бел…
– «И спаси…» – с глубиной и тревогою неизъяснимою —
– «И спаси мя» – рыдающе – «Спасе мой…» – Он это пел!
В третий раз он позвал! Он пришел к ней в минуту последнюю, —
И, любовью расплавлена, голоса гордого медь
Утешеньем лучилася… Нет! То не может быть бреднею.
Нет! Не мог бы никто еще столь же божественно петь!
А меж тем… Огляделась: всё та же мансардная комнатка, —
Стул дырявый, клюка ее, платье – порожней сумой…
Стало вовсе бедно, что при свете казалось лишь скромно так
От графитно-густой паутины, уж сотканной тьмой.
Нет и техники чуд: ни капкана звучаний всех – радио,
Ни певучих письмен граммофона… Нет, – бедность и тьма.
Как же слышался голос ей, певший, рыдая и радуя?!
Кроме легких и ног, не лишилась ли Лёль и ума?..
Мог ли быть он здесь, в городе? Разве дорога близка ему?
И откуда бы пел? Ведь не с улицы ж или двора?..
Всё ж она его слышала ! Это уж непререкаемо.

Бог мой!.. Дверь нараспах. Разволнованно входит сестра.
Мех сугробом оранжевым. Бус, слишком крупных, созвездие.
И шаги, слишком крупные – юбке колен не прикрыть.
– Добрый вечер!.. Ах, Лёль… Знаешь, Лёль… тут одно
происшествие…
Только… Как ты слаба! Может быть, мне не след говорить?
Но – должна ж! Тут была и моя вина… – брызнула бусинка
Под рукой, слишком нервною. – В век наш – и чудо вдруг есть?..
Ну, так вот! Не волнуйся лишь. – Я не волнуюся, Мусенька…
Я ведь знаю сама уже… – Что?! – Что Орлов сейчас здесь. —
Мех оранжевый вздыбился кошечкой вспугнуто-шалою.
– Кто тебе сообщил?.. Генерал твой? Он в курсе быть мог.
Я ж от всенощной только что. В церкви ж, представь,
что слыхала я! —
– Я сама, Муся, слышала. – Ты?! – Да. Как пел «Чертог». —
Мех оранжевый в ужасе на пол пополз непокрашеный…
– Так и было. Орлов нынче соло исполнил «Чертог».
Н-о… Так быстро узнать?.. Это странно… почти даже страшно мне…
Богослов твой сказал?.. В церкви был он… Да нет! Он не мог.
Я ж помчалась в такси. Чуть взглянув и узнав… Не дослушала.
Так рвалась к тебе!.. Лёль! А тебя самой не было там? —
– Что ты! Что ты!.. Могу ль?.. Никуда я – вот как занедужила…
Это больше двух лет… А хотела б туда-то… во храм.
Ну, Бог даст, попаду еще… – Бусинки Муси всё падают…
Пахнет Мусин платок… Всё к лицу он. Иль насморк у ней?..
– Лёль… так что ж?.. Эта весть беспокоит тебя или радует?
Отыскать мне его, привести?.. Ты скажи! И скорей. —
Как на кладбище – тишь. Но поет в ней рулада сиренная…
Грушка лампы тускла. Но сиренево светит весна…
У кровати – тут – женщина, пудренная и смятенная.
А в кровати – там – женщина вдвое белей и – ясна.
– Впрочем, ваш с ним роман, это что-то такое давнишнее! —
И его воскрешать, может быть, и не стоило б, Лёль?
(Знать ли Мусе любовь под белеющей окскою вишнею?..
А цвела она два семилетья назад лишь… давно ль?)
– Лёль, а вдруг… отчуждение?.. холод?.. Ты вынесешь груз его?
Не видаться с ним, думаю, было б разумней всего! —
(Знать ли Мусе любовь, золотую душевную русского ?
А разумно иль нет, – суждено ей увидеть его!)
– Звать? – Кивок. – Так бегу! И поставлю всех на ноги живо я. —
Генерала, студентика, Митю… А Душку – сюда.
Будь здорова ж, сестренка! – Ты ж, Мусенька… Ты будь
счастливою!..

Вновь одна. Но уж рай – пред ней! Стерлись два тяжких креста.
Где-то били часы… девять… десять… одинцать… двенадцать и…
Мрак павлинье-смарагдовый делался маслично-сер…
Грушка мертво-темна. Пережглась… Что ж! Не век накаляться ей…
Но… Венера вдруг вспыхнула! Утренней стала теперь?..
Час свидания. В горнице всё просветлело таинственно…
Нестерпимого чаянья миг!.. И вошел из дверей
Он, Никита Орлов. Он, ей любленный навек, единственно!
В белом блеске – виски. А – прекрасный! Ничуть не старей.
А потом… Столь счастливыми – о, никогда! – они не были. —
Поцелуи пасхальные……Русские колокола……
А потом Лёль пошла с ним в поля васильковые… в небо ли…