Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Слышите ль шорох весенний Вы?
Внимаете ль строкам моим?
Сумрак лазурный, сиреневый
За окнами веет, как дым…

Шелестом, хрустом и щебетом
Поют нам родные края.
Кудри Вам глажу я с трепетом,
Пою Вас с восторгами я.

Вижу вдруг – детски уснули Вы,
Склонясь у коленей моих…
В сумрак вуалевый, тюлевый
Вас мой убаюкивал стих.

Как я кажусь себе глупою!
И как я хочу не любить!
Томные гимны кому пою?
Тому, кто к ним глух, может быть.

Но, возвестив об Евангелье,
К нам всенощной звон уж летит,
Луч, как на спящем архангеле,
На Вас, угасая, блестит —

В локоне темном, извилистом,
Над нежною щек желтизной…
В мире ли мглистом и илистом
Вам место, о мой неземной?..

Слышите пенье нездешнее,
Внимаете Вы небесам…
Что Вам все шорохи вешние,
Что песнь поэтессина – Вам!..

Пролетают дни за днями,
Послезимние и предвешние…
Милый! Как же быть нам с Вами,
Чтоб бесстрастней стать и безгрешнее?

В пост великий и в сочельник,
Кроясь в розовом уж орешнике,
Прячась в сизый можжевельник,
Мы целуемся… О, мы грешники!

В храме служатся обедни,
В храме служатся повечерия,
Отчего же в миг последний
Не могу замкнуть своей двери я?

Оттого, что Вы, любимый,
Тьмы не ищете, зла не знаете, —
Светлый – Вы, как серафимы,
И тогда, когда обнимаете.

Веспер в небе серебрится, —
Вы к постели моей склоняетесь…
Голубеет в нем Денница, —
Вы уходите – и не каетесь…

О, как ясно это утро!
О, как птицы поют в скворешнике!
Боже правый, Боже мудрый,
Неужели мы с милым – грешники?..

Этот забуду ль апрель я?
Мы собрались в богомолье, —
Как голубые пастели,
Дальние склоны бледнели…

Храмы, просфорни и кельи
В свежем зеленом приволье
Я в этот день посетила,
Также и Вы, о мой милый.

Там, где под круглою сенью
Голубь серебряный реет,
Там, где таинственно льется
Струйка святого колодца, —

Ангельской тонкою тенью,
Той, что сияет и мреет,
Дивноочитой, двукрылой,
Вы мне предстали, о милый.

Вы с красотой просветленной,
С вашей улыбкой нетленной
Мнились благим Гавриилом
Иль огневым Михаилом

Мне, бесконечно-влюбленной,
Мне, до конца неизменной…
Как золотые иконы,
Гасли далекие склоны.

О, как хорошо, что Вы – не поэт,
А только – возлюбленный мой,
Который будет чудесно воспет,
Сам будучи чудно-немой.

Прекрасный образ, что тайной повит,
Досказывать словом зачем?
А пламенный взор Ваш и томный вид
Дают мне так много тем.

Вот, стройный, резвитесь, кидая мяч, —
И Вы для меня – Гиацинт.
Мне чудится скорбный спартанский плач
И алый цветок – гиацинт…

Вот, смуглый, замрете, на коврик сев, —
Вы – Сива, индусский божок.
Мерещится флейт мне страстный напев
И лотос – лазурный цветок…

Вот, светлый, стоите в дверях моих —
И Вы уже – сам Гавриил.
Мне грезится нежный библейский стих
И крин белоснежный меж крыл…

Пою я, ликуя, томясь, грустя,
Лишь Вас, только Вас изменя,
А Вы обижаетесь, как дитя:
«Ты любишь совсем не меня!»

Неправда. Люблю я тебя, тебя.
Но верно ль себя ты постиг?
Быть может, я воспеваю, любя,
Твой скрытый, но истинный Лик…

Весна! весна! Грознейшая из весен!
Вновь в сердце льешь мне голубое пламя ты…
И вновь ведешь под тень тех ольх и сосен,
Где было всё, что дорого для памяти…

Двенадцать лет назад, в таком же мае,
В ручье лесном текучий жемчуг черпая,
Я повстречалась, юная, немая,
С моей подругой, с Музою, Эвтерпою.

Вложила в пальцы мне она сиринксу,
В чело поцеловала загорелое, —
И, лежа на траве, подобно сфинксу,
Задумалась… И в первый раз запела я.

И в роще этой же и в том же мае,
Костер сжигая, алый сверху дониза,
Я встретила, веселая и злая,
Любимца, друга, моего Адониса.

Меня он обнял, ласковый и дикий, —
И вот в лицо, столь страшное и милое,
В кудрях черней, душистей ежевики,
Взглянула… И досель не разлюбила я.