Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Обитель. Небесная чаша
Водой голубою полна.
За трапезой – рыба и каша…
За службою – чин, тишина…

У церкви, вздыхая негромко,
Вся в яблонных вялых цветах
Сидит она с белой котомкой,
Прямая, немая, в летах.

Лицо у ней в крупных рябинах,
Но тонок и правилен нос,
В очах же ее голубиных —
Озера непролитых слез.

Она родилася в бездолье,
Как выдали – бил ее муж,
Под старость ушла в богомолье
Меж стариц, слепых и кликуш.

Вздыхает. В дали освещенной
Овца монастырская спит,
И солнышка хлеб освященный
На блюде небесном лежит.

Погост. Пролетают пугливо
Златистые крылья зарниц.
Кресты и дуплистые ивы…
Унылое уханье птиц…

Не зная ночами покою,
Она из села приплелась,
Горбатая, с толстой клюкою,
С огнями зелеными глаз.

Ее голова уж трясется,
В лице – бородавок не счесть.
Она корешком запасется
И будет давать его есть.

От грыж, огневиц и трясавиц,
Для чар, приворотов и ков,
Испортит румяных красавиц,
Отравит седых стариков.

Сбирает. К ней старая кошка
Прижалася острым ребром,
И скрылась Жар-птица сторожко,
Махнув золотистым пером.

С первою почкой уходят пучешники
Частые чистить леса.
Лапти их мнут голубые подснежники,
Птицу страшат голоса.

Серые сучья и ветви лиловые
Режут и вяжут они.
Рубятся ими подседы еловые,
Ими корчуются пни.

Хмуры, косматы, платками обвязаны
От мошкары, комаров,
К людям идут они в час непоказанный:
В мшистых землянках – их кров.

Девки их злые, в любви неотвязные,
Только стройны, как одна.
В красных царапинах руки их грязные,
Плечи блестят из рядна.

День весь, как лешие, возятся в зелени,
Курят махорку, молчат.
В сумерки валятся сразу под ель они —
В смольный лазоревый чад.

Рядом с жучком, муравьем, долгоносиком
С храпом могучим заснут…
Новая поросль пробьется по просекам,
Выводки с гнезд упорхнут.

С полой водою реками бурливыми
Тянутся плотовщики.
Плесы чертят золотыми извивами,
Рыбу сгоняют в пески.

Старые сосны с стволиною розовой
Рушат они у воды.
Ржавой скобою и вицей березовой
Шумно сбивают в плоты.

После несутся ватагою сплоченной
Вдоль поворотов речных —
Рыжие, ражие, вечно промочены
В алых рубахах своих.

Бабы у них молодые, гулливые,
Телом крепки и толсты.
В темном загаре их лица красивые,
В ярких заплатах холсты.

Днем, платомоями да кашеварами,
Все они держатся врозь.
Вечером сходятся с ласками ярыми,
Любятся с тем, с кем пришлось.

Вслед за баржами, белянами, сплавами
Тихо на-низ уплывут…
Под городищами золотоглавыми
Стерляди вновь заживут.

Грязью осенней цыгане-барышники
К ярмаркам конным спешат.
Гнут золотые во рвах боярышники,
Малых пугают ребят.

В городе ловко снуют меж телегами,
В зубы глядят всем коням,
Сами торгуют гнедыми и пегими,
Клянчат и бьют по рукам.

Шельмы и воры они превеликие:
Им до тюрьмы два шага!
В синих кафтанах, кудрявые, дикие,
Медная в ухе серьга.

Дочери их до подарков охочие,
А на подбор хороши.
На худощавых плечах – узорочие,
В спутанных косах – гроши.

Утром шныряют они все по площади —
Людям отводят глаза.
Ночью на кровной украденной лошади
В черные мчатся леса.

Вдаль, конюхами, певцами, гадалками,
Канут, как вихорь летя…
Огненный дрогнет орешник над балками,
В люльке задремлет дитя.

Летом, под праздник, торговцы со спешкою
В села большие трусят.
Пыль поднимают скрипучей тележкою,
Шавок на улице злят.

Быстро раскинут лавчонки с палатками,
Вынут коробья, лотки —
И продают леденцы с мармеладками,
Гребни, книжонки, платки.

Все они – бойкие, все – плутоватые,
С шуткой торгуют, с божбой.
Возле обветренных шей – розоватые
Шарфы с каймой голубой.