Любовь Столица - Голос Незримого. Том 1

Поздних туманов лебяжьи перины
Стелются сверху на реки, озера.
Темен и рыт, словно бархат старинный,
Тянется лес по закрайкам озора.

В алых сафьяновых мягких сапожках
Солнце гуляет вверху до заката.
Словно молодки в янтарных сережках,
Встали сады вдоль зеленого ската.

Блекнут в садах сероватые листья,
И поспевают плоды золотые:
Эти – мучнистей, а эти – сквозистей,
Те уже – битые, те же – литые.

Каждая яблонь подперта тычинкой,
Складно обрыта, подмазана ловко.
Есть тут антоновка, есть боровинка,
Есть тут сквознина, анис и титовка.
А высоко – у плетней и у тынов
Никнут хибарки, от ветхости серы,
Никнут в них, яблочный сбор опрокинув,
Бирки, корзины, решета и меры.

Около кузницы, тока, овчарни
Никнут там также фигурки людские:
В красном иль белом с коричневым – парни,
Бабы – все желтые, все – голубые!

В липовых легких лаптях серебристых
Месяц гуляет вверху до восклона.
Словно кормилицы в дутых монистах,
Встали сады вдоль беленого склона.

Пашня. Висит в небосклоне
Розовый радужный мост.
Тихие, белые кони…
Темные змеи борозд…

Вдоль векового надела,
Новых страшась отрубов,
Водит он плуг заруделый,
Кряжист, высок и суров.

Русы, как полосы гречи,
Кудри его, борода.
Долги, чудны его речи,
Песня скушна и проста.

В будни боронит, молотит,
Сеет то озимь, то ярь —
В праздник он бабу колотит,
Сам – во хмелю – государь!

Пашет. Над ним, не умея,
Черный чирикает дрозд,
Тянутся светлые змеи
Радужных Божьих борозд.

Выселки. Срубы лачужек
Новой блестят белизной.
Ворохи розовых стружек…
Запахи дымом, сосной…

Возле зеленой березки,
Козлы себе смастерив,
Тешет он длинные доски,
Молод, румян, молчалив.

Руки играют от силы,
Весел лазоревый взор,
Тонко поют его пилы,
Остро сияет топор.

Там он погладит рубанком,
Здесь постучит долотом —
И по цветистым полянкам
К дому становится дом.

Строит. Над ним меж листвою
Умный хлопочет скворец,
Крышей блестит голубою
Княжий небесный дворец.

Озеро. Днища у лодок
В черный обмазаны вар.
Синий, чудной зимородок…
Злой серебристый комар…

В омут над глубью замершей,
Под мутноватой водой,
Ставит он мрежи и верши —
Маленький, юркий, седой.

Лысина круглая блещет,
Морщится хитро чело.
Быстро гребет, но не плещет
В старых ладонях весло.

Утром он бредень свой чинит,
Сев на ветляный изгиб,
Ночью закинет – и вынет
Скользких серебряных рыб.

Ловит. За ним у прибрежий
Нежный поет соловей,
Стелются лунные мрежи
Всё голубей и длинней.

Роща. Украсила ветки
Нить заревых янтарей.
Выстрел раскатистый, редкий…
Яростный ток глухарей…

Ловко за дерево пряча
Статное тело свое,
Смуглый, лукавый, горячий —
Вскинул к плечу он ружье.

Взгляд, как у зверя, тревожный,
Рот, как у зверя, широк.
Палец один осторожно
Лег на упругий курок.

Зиму всю – порох он весил,
Чистил проржавевший ствол,
Нá весну, волен и весел,
К синим полесьям пошел.

Целит. А голос тетерьки
Клохчет вблизи всё звончей.
В листьях проделися серьги
Солнечных первых лучей.

Тракт. Серебрятся морозно
Вехи средь снежных пучин.
Поскрип певучий обозный…
Белые груды овчин…

Гладя взметенные гривы
Жгучей вожжою своей,
Пьяный, лихой и красивый,
Гонит он серых коней.

Ласков надорванный голос,
Руки ж свинца тяжелей.
Легок саней его полоз,
Гулок бубенчик у шлей.

Купит то рыжих, то чалых,
Деньги, шутя, зашибет —
И на дворах постоялых
Всё, усмехаясь, пропьет.

Правит. А голубь веселый
Манит за ним упорхнуть,
Вьется в небесные села
Длинный лазоревый путь.

Пристань. Навалены всюду
Ящики, бочки, тюки.
Толпы рабочего люду…
Вонь от сырья и пеньки…