Павел Зальцман: Сигналы Страшного суда. Поэтические произведения

Расщеплены ступени,
Разлито молоко,
И выгорают тени
Угарно и легко.

Я сидел, а вы играли,
Это было не нарочно:
Я глядел в свою диктовку,
Вы шутили с мандолиной.
Впрочем, тихо на рояле
Мендельсона вы учили.
Что поделаешь – таких
И в могиле беспокоят.

Мягко волосы струились,
Тихо песня раздавалась
И, однако, заглушала
Громкий примус в вашей кухне.
Слезы жгли глаза и душу,
Я их прятал, вы скрывали.
Грустно Мендельсона слушать
На расстроенном рояле.

На большом колесе,
Красном и зеленом,
Двинулась карусель
С пеньем и звоном.

Лошадки качаются —
Огненные пятна,
Голубые платьица,
Синие глаза.

Расплетается коса,
Придвигается гроза.
Затуманился базар,
Ветер давит, тучи прут.

Улетают платьица,
Пыль по полю катится.
Капли прыгают, как ртуть,
Начинается дождь.

Под зеленой стеной
Карусель в брезенте.

Я один. Пустота. Кипящее небо.
Я один. Пустота. Шипящие лужи.
Я один. Я один. Это грусть моя звенит.
Убегаю и стою. Так ныряющий стоит.

. . . . . . . . . . . . . .

И дождь стоит – струя в струю.
И звон стоит, и я стою.

На светлом ноже от окна на обоях
Висит золотая летучая мышь, —
Предутренний дождь всегда беспокоен, —
Другие мелькают, срываясь с крыши.

Стены тлеют, свет стекает,
Он темнеет. Он погас.
Догоняет, настигает.
Нет, не спится в этот час.

Но после дня и кипенья дня
Теперь вокруг цветет тишина.
Песок и жар испит до дна,
Вперед – пустырь, назад – стена.

Беззвучно прошла железом дверь,
Зеркальны лужи между рельс,
Без капли крови гудит голова,
И небо качают колокола.

Звон стихает, сон потек…
Но вдруг – движенье, и сна нет:
Как брошенный в пропасть на солнце платок,
В сенях за дверью зажегся свет.

Свет внезапен. Я один.
И он немыслим. Шума нет.
Нет ни звука. Нет причины.
Тишина. Пылает свет.

В сенях за дверью, верно, вор?
Там вора нет, поверь, поверь.
Сейчас я встану, возьму топор,
Ступлю на свет и открою дверь.

В окна падал белый снег,
На пол – синяя мука.
В полудуме-полусне
Веки сходятся тесней.

В этой узкой полосе
Вдруг каменья на косе.

Тут росли густые сны
По каналам из ворот,
А в ушах молочный рог
Протрубил тринадцать раз.

Месяц черен. Он кишит
Голубыми червячками.
Печь открыта и блестит
Беспокойными зрачками.

Разбудил меня испуг,
Или треснул уголек.
Я гляжу – лицо в огне,
Это снится мне во сне.

Тлеет черная коса,
И искривлен красный рот,
Плачут черные глаза,
Их сжигает, их сожжет.

Я вскочил и протянул
Руки красные в огонь,
Я коснулся нежных щек,
Голубую шею сжал.

Тут лизнула и меня
Ярость темного огня,
И узорчатый платок
Затрещал и засверкал.

И не видя, что горят
Руки жадные мои,
И шипит среди углей
Разрываемое мясо,
Я сорвал ее наряд,
Изглодавший тело ей,

И приник к ее щеке
Из пылающих углей.

Завились по жилам рук
Змеи черные огня,
Кости вылезли из рук…

Разбудил меня испуг.
В дверь стучат, в окне темно,
И в печи горит бревно.

Закутавшись в душные ночи
И звездами злыми звеня,
По комнате движутся очи,
И жгут, и пугают меня.

В жару подымаюсь с постели,
Лицо в их одежду склоня,
Напрасно молю их о теле,
Они не слышат меня.

Дверь открылась из сеней,
Свет метнулся и погас.
Дунул холод из сеней
И скатился по спине.

Стены гложет свет луны,
Но лучи ее темны.

В дверь вошедшая легка,
Вот приблизилась она,
И бела ее рука,
И коса расплетена.