Павел Зальцман - Сигналы Страшного суда. Поэтические произведения

Окна стеклянной пеной
Бьются в сетях у стен,
Разломан ножами света
Холодный блеск их.
Как рыбы, уходят в тени
И в тине тонут, с тем,
Чтоб на внезапной леске
Метнуться занавеской.

За дребезжаньем ведер,
За звяканьем подков,
За прыганьем подводы
По голышам булыжным
Взлетают, звоном выдернутые,
Грузила пятаков
И падают под сводами,
Холодные и влажные.

И, каплями разбуженные,
Оживают плиты,
И уплывают лужи,
И розовы граниты.

Со звоном плывут и тонут
В тени вороненые рыбы,
А от стекольной водицы
Взлетает битая птица.

Не вытянет стрела в глухие облака
Тугой и медный звон зеленой тетивы.
Молчат колокола. На мертвых языках
Качаются сползающие шлифованные тени.
Им петь нельзя, но звон их в грязной пене
И в плеске желтых волн Невы.

Колет колокол железом,
Звон удара, бок проломан.
Разогнали. Он ползет.
Он сорвался с колокольни
Для последних похорон.
По каменьям грянул звон.

Пепел тает. Ветер веет.
Пыль пылит. Нева невеет.

Окутал дождь. Затопленный булыжник.
Мы заперты в бочонках тусклых улиц,
И в желтизне приподнятого неба
Отражена нахмуренность закут.
Мы наблюдаем с жадностью прохожих —
Они от нас скрываются, сутулясь.
Мы припадаем к выщербленным стенам.
Ночь выжата, и мы в ее соку.

Раздавленные сыростью известки,
Недвижны покоробленные стены.
Привлекшие нас темнотою сваи
Едва шипят, как илистая пена,
И вдруг, пустой и глянцевой полоской,
За поворотом, как всегда бывает,
Сливаясь в цепь из булькающих капель,
Стекает вниз холодная вода.

Но через дождь пока что серый скальпель
По горизонту ползшего рассвета
К ночной одежде, скомканной и спящей,
Метнулся с крыш и с кожею содрал.
Глаза открыл и ставнями заклекал
Промытый утром город. После этого
В пузырчатой и лопавшейся чаще
Сгорела и рассыпалась заря.

За подворотней дробный гул
Тянул во двор, бросал за ворот
Удары капель, бил и гнул
И гнал в ворота, будто вора.

Был всюду реющий удар
Над головой тяжел и буен,
Из полноводного пруда
Катились сумерки и струи.

Они поили нас и, вниз
Стекая, освежали крыши.
И вот, обрызганнее листика,
Весь город делается выше.

Но чердаки, уткнувшись в пыль
Углов, заплывших тьмою, ловят
Металла гулкие стопы
На каждом слове.

Последний ветер сорвался с мачт
На душные крыши и с пылью, скомкав,
Нагнал газетных рваных клочьев
В сухие рты дверей и окон.

Но капли повисли на прутьях оград,
Над ними дома светлы и плоски,
А доски ремонта оделись парадно
В лоскутья паркета свинцового блеска.

Исчерчены улицы ржавчиной кислой,
Их стены росисты, как спайки труб,
Их ложа разрыты дождем и повисли
На балках тумана, плавучих, как рыбы.

Ударами неба колеблется жесть их,
Брызги, как в ведрах, раздельны и жестки.
Они бросают звенящие жесты
За шиворот с крыш, со звоном и плеском.

Стекло растеклось весенней льдинкой.
Ветер распелся глубокой глоткой.
Пустота, – разведенная в ветре синька,
В жестяном ведерке пеною оботканная.

И босые, в мыльном и лоханном запахе,
Синие асфальты, свежие, как в госпитале,
Метятся собаками на быстрых лапах
И убегают с лаем в хлопоты и ростепель.

И солнце, солнце целый час,
Как в яму неба плечи вперло!
С его побелевшего плеча
Сочится пот в земное горло.

Кусаешь ногти, морщишь брови.
Губы сохнут, кусаешь их.
Сырая груда – улов слов,
Притоптанных и тишайших.

Со скуки со слов этих шкуры слазят
На переплеты, пыль их,
А надо, чтоб, дрогнув зрачками глаз,
Задергались и завыли.