Валерий Кузьмин - Вечерние окна Питера… (сборник)

Сосед ушел, допив что в доме было,
А я за пивом, надо ж отойти.
Пришел обратно, глядь, а эта криво
Сидит на кухне, страшно подойти!

Я чуть опешил, но куда деваться,
Та тварь в стакане вертит языком,
Наверно, жарко, я решил сближаться,
И жизнь ее разбавил тем пивком.

Не отказалась, только глаз скосила,
И шмыг под ванну, может спать пошла?
Я мирный сам, вот жизнь как
подфартила,
Пусть отдыхает, мне до фонаря.

Попил пивка и думаю, что дальше?
А как кормить, а может с ней гулять?
Вставать придется поутру пораньше,
И с поводком, как с жучкой щеголять.

Вдруг тихие щелчки пошли из ванной,
Я потихоньку пригляделся в щель,
А эта тварь сидит как изваяние,
И тараканов глушит точно в цель.

Вот это польза, я пивка ей в банку,
И на работу, благо знал, что жрет.
Найдет, если захочет эту склянку,
Теперь то точно скоро не помрет!

Через неделю я в нее влюбился,
И ветвь от дерева приладил на окно,
От одиночества давно бы спился,
А тут сидит и смотрит, вот чуднО.

И тараканы массово исчезли,
Клопов не стало, видно, тоже жрет,
Страшна на вид, но так она полезна,
Бывает даже муху бьет на взлет!

Прозвал Кузьмой, ведь надо как-то
кликать,
Ей все равно, на солнце греет таз,
А ночью по углам давай пиликать,
Но я привык, я бывший водолаз.

Но как-то раз я зазевался малость,
А может просто наступил на хвост,
И что ей дуре, что ей оставалось,
За палец цап и у меня понос…

Я терпелив как бык, а эта сволочь,
Глаза в глаза, замаливать грехи,
Проснулся от чего-то как-то в полночь,
А рядом Кузя греется с тоски.

Мне жаль его, прикрыл чуть одеялом,
И он заснул под ним, как верный кот,
Но палец ныл, я весь покрылся жаром,
Но все терпел, а может так пройдет?

Через неделю пальцы онемели,
А этот гад за мной все по пятам,
Не вылезает больше из постели,
И все в глаза мне смотрит, вот шакал…

Я к доктору, а тот к ветеринару,
Что тот получше знает – отчего,
Я Кузю показал, тот выдал с жару,
Что Кузя очень редкое дерьмо!

Что этот вид немного ядовитый,
Добыча и не знает, но живет,
И он за ней таскается несытый,
И выжидает, когда та помрет!

Я замутненно посмотрел на Кузю,
От удивления приоткрывши рот,
А он молниеносно в него плюнул,
Какой же я по жизни идиот!

Сезон созрел и корюшка пошла
И Питер заволокся огурцами.
От запаха поет моя душа,
Жена на кухне в радостной печали

На сковородках, как на алтаре
Читаются молитвы: чтоб не боле.
Икра поджарилась уже на рукаве.
Ну сколько можно? Но конец не вскоре.

Все даже впрок, кто умный – в маринад
Зимой откроешь и весной пахнуло.
Лови момент, иначе ты в наклад
И ты вздыхаешь, хоть уж все уснули.

Недели три по Питеру аврал
И даже общий праздник объявили!
Я – питерец и этой рыбке рад,
Но, главное, чтоб всю не изловили.

Кто б рассмотрел под ссохшеюся кожей,
Ту красоту, что много лет подряд,
Я так люблю и как она похожа,
На ту девчонку, что вела отряд.

Тех очень, очень первых пионеров,
В рубашках белых, в красных галстукАх,
Улыбки в лицах тех пенсионеров,
Не понимающих, зачем такой наряд.

Как по Гороховой к Дворцовой, без
оркестра,
Под барабан и горн, все на парад,
И там на площади, где очень много
места,
Их начинание вставало плотно вряд.

Какие-то речевки и призывы,
Махание рук с флажками в унисон,
Я у колонны, под зонтом тоскливо,
Смотрел на них и был так удивлен.

Куда стремится это поколение,
Сжигая все, что было до него,
Стереть легко, создать надо терпение,
А дотерпеть, как это нелегко.

Я тихо подошел после парада,
И пригласил в приличный ресторан,
Девчушка испугалась и не странно,
Я был тогда роскошнейший жиган.

Но что-то по глазам вдруг прочитала,
Дала согласие, к вечеру пришла,
Весь вечер спорили, какое это счастье,
Она меня, наверно, поняла.

И до меня дошло, что привалило,
Раз в жизни вдруг мне выпало зеро,
Я руку предложил и все поплыло,
Она сказала: «Да», – мне повезло.