Григорий Трестман - Свиток Эстэр

По морской эмигрантской дороге из Европы в Америку Томас Манн сошел на берег в Афинах, чтобы поклониться Парфенону и попрощаться с ним. И взмолился о «вечном возвращении»: «Пусть всегда эллины побеждают персов!»

Во время летних, – 2009-го года треволнений в Иране СМИ упомянули зороастрийцев в числе прочих преследуемых религиозных меньшинств. Заметим: преследуют, но не уничтожают. Возможно, в мутные головы иранских аятолл кто-то намертво вбил факт бешенного успеха «Заратустры» на Западе в начале ХХ-го века, и они придерживают своих «стихийных ницшеанцев» как выгодных заложников или козырный туз в играх с Европой. Конечно, зороастр не мусульманин, т. е. не единоверец, но все же соплеменник, перс, и что ни говори, – Бог. Что, если к варварскому вареву согласных в имени «Ах-ма-ди-нед-жад», европейцы так же привыкнут и даже полюбят его, как некогда полюбили несусветное имя «Заратустра»?

И разве не ведет он себя подобно герою Ницше?

Он преподает урок «нашим либералам» каждый раз, когда открывает рот. И так говорит Ах-ма-ди-нед-жад: от имени абсолюта, а не политической шелухи. Только божество или «сверх-человек» берет на себя ответственность – отменить упрямые исторические факты, а значит, саму историю. И он ее упраздняет. На радость Западу, втайне уставшему от своей истории, особенно ее еврейских глав. Он не сотрудничает с жалким западным цеплянием за жизнь, – он в союзе с самой смертью. Да еще какой! Что Патмос, что Вол галла в сравнении с чистотой пламенного атомного порыва? И мир заворожено поставляет ему поленья для мирового костра, и заслушивается его с запретным, но оттого еще более острым удовольствием. И нечего на этот счет заблуждаться… Ау нас? Что у нас? Ау нас вот что:

Это – круто. Это еврейский бунт, метафизически осмысленный и потому особо беспощадный. Как «Процесс» Кафки.

… Кто из нас в минуты ярости, – а у некоторых это часы, дни и долее, – не обзывал Израиль «полицейским государством»? – Это вряд ли.

А вот что наше общество сутяжное, кляузное, ябедное (от старорусского «ябеда» – донос, жалоба), – к этому так привыкли, что не замечают этого.

После Вышинского, главного обвинителя на политических процессах 1937-го года, только в Израиле юридически ответственное должностное лицо могло объявить: «Все подсудно», и при этом ходить с репутацией главного либерала страны.

Что это? Гримасы демократии? Нет: религиозная мифология.

В перспективе мифа, которую Трестман создал в соавторстве с Мордехаем возникает эффект зеркала: что в зеркале справа – на самом деле слева, а что слева, – то справа. И так оно и есть. По шкале времени наши «харедим» сильно обогнали наших светских, – они уже добрались до предместий средневековья, а наши левые застряли в карстовых хитросплетениях «Книги Судей»: «Когда Господь воздвигал им судей, то сам Господь был судьей». (Книга Судей, «Назначение Судей», 16).

… Из плавильного котла мифов Трестман вернулся, не неся добрых вестей. Но добрая или недобрая, а весть-есть. В отличие от новостей, весть – вещь чрезвычайно редкая. В русско-еврейской словесности я не знаю никого, кроме Гершона Трестмана, у которого она бы была. Сначала – в «Големе», теперь, еще более тревожная, – в «Свитке Эстер».

Адар.В еврейском календаре двенадцатый месяц, если считать с нисана, как принято в Библии и шестой месяц, если считать с тишрея. Соответствует приблизительно марту. В месяце адар у евреев пост Эсфири (Эстер) и праздник Пурим, предание о котором легло в основу данной поэмы.

Азазель.По верованиям древних евреев-демон пустыни. Предание об Азазеле как об одном из падших ангелов возникло не ранее III века до н. э. в еврейском фольклоре и зафиксировано, в частности, в известной апокрифической книге Еноха. В Книге Еноха Азазель– предводитель допотопных гигантов, восставших против Бога. Он научил мужчин воевать, а женщин – искусству обмана, умащений, прихорашивания путем втирания благовоний, нанесения краски на лицо, совратил людей в безбожие и научил их разврату. В конце концов, он был привязан, по велению Бога, к пустынной скале. С Азазелем связан один из древних иудейских обрядов. В день «козлоотпущения», располагавшемся в конце декабря (т. е. под знаком Козерога), отбирались два козла: один для жертвоприношения, другой – для отпущения в пустыню. Священники выбирали, которого из них отдать Богу, а которого-Азазелю. Сначала приносилась жертва Богу, а затем первосвященник возлагал руки на второе жертвенное животное, символизируя этим перенос на него всех грехов народа. Затем козла отпускали в пустыню – символ подземного царства и естественное место для грехов.