Демьян Бедный - Том 2. Стихотворения 1917-1920

Как дела теперь пошли:
   Любо-мило!
Сколько сразу нам земли
   Привалило!

Утеснений прежних нет
   И в помине.
Лучше б ты женился, свет,
   На Арине.

С молодой бы жил женой,
   Не ленился!»
Тут я матери родной
   Поклонился.

Поклонился всей родне
   У порога:
«Не скулите вы по мне
   Ради бога.

Будь такие все, как вы,
   Ротозеи,
Что б осталось от Москвы,
   От Расеи?

Все пошло б на старый лад,
   На недолю.
Взяли б вновь от нас назад
   Землю, волю;

Сел бы барин на земле
   Злым Малютой.
Мы б завыли в кабале
   Самой лютой.

А иду я не на пляс –
   На пирушку,
Покидаючи на вас
   Мать-старушку:

С Красной Армией пойду
   Я походом,
Смертный бой я поведу
   С барским сбродом,

Что с попом, что с кулаком –
   Вся беседа:
В брюхо толстое штыком
   Мироеда!

Не сдаешься? Помирай,
   Шут с тобою!
Будет нам милее рай,
   Взятый с бою, –

Не кровавый, пьяный рай
   Мироедский, –
Русь родная, вольный край,
   Край советский!»

   Как у деда у Нефеда
Развеселый пир-беседа.
Но не с пива, не с вина
Бабка Фроловна пьяна,
Ходит легче молодицы:
«Сын приехал из столицы!
Уезжал совсем мальцом,
А вернулся молодцом;
Стало быть, живет – не тужит,
На заводе где-то служит,
Коль берег себя, не пил,
То-то денег прикопил!»
Мать Петрухою гордится,
На сынка не наглядится,
А у сына для гостей
Ворох питерских вестей.
Мужикам те вести внове.
Откровенье – в каждом слове.
«Питер, значит, не тае?»
«Про довольное житье
Всех фабричных, значит, враки?»
«Голодают как собаки?»
«А ведь царь недалеко.
Бить челом ему легко:
Мы-де, бедные людишки,
Жены наши и детишки,
Обездолены вконец.
Помоги нам, царь-отец.
Огради нас от несчастья,
От лихого самовластья
Душегубов-богачей
И чиновных палачей».

   Как прорвало тут Петруху,
На царя понес поруху!
«Раскусили мы царя
В день девятый января.
Шли к нему мы с челобитьем,
А ушли с кровопролитьем:
Царь-отец перед дворцом
Угостил народ свинцом.
Как царя мы раскусили,
Так уж больше не просили.
Стала правда всем видна:
Революция одна
Даст рабочему народу
Настоящую свободу.
Потому-то больше году,
Где фабричный есть народ,
Шел такой коловорот.
Много было грому-шуму.
Царь со страху дал нам Думу.
Только Дума – ерунда:
Понасадят бар туда,
Проведут нас так, что любо,
И начнут давить сугубо.
Дума первая – сплыла:
Не покладиста была.
То же – с Думою повторной.
Третья – быть должна покорной.
Люд фабричный бунтовал –
Он не Думу добывал.
Эх, не то бы мы имели,
Если б власть мы взять сумели.
Вот бы как пошли дела,
Да деревня подвела:
Где – ворчала, где – молчала…
А ведь как пошло сначала:
Забастовок крупных две,
Да восстание в Москве,
Бунт громаднейший во флоте…
Если б в эти дни в пехоте
Не нашлося простецов
– Под командой подлецов –
Вызволять царя с дворянством,
Так рабочий люд с крестьянством
Нынче, взявши в руки власть,
Не попали б в волчью пасть.
Не стонали б от поборов,
От судебных приговоров,
От расправы палачей;
Все проплаканных очей
Не склоняли бы к газете,
Чтоб узнать, что на рассвете
В десяти местах зараз
Царский выполнен приказ:
Прокурор с судейской справкой,
Поп с крестом, палач с удавкой
Да тюремный караул
Весь «законный» артикул
Совершили хладнокровно,
Утоптали землю ровно
Над десятком мертвых тел
Тех, кто пал за наш удел,
И, устало жмуря очи,
Разошлись… до новой ночи!

   Доскажу вам до конца:
Рад я видеть мать, отца,
Дом родной, родное поле, –
Не по доброй все же воле
Я вернулся в дом родной:
Следопыты шли за мной;
Не пустись я на уловки,
Не уйти бы от веревки.
Дома малость посижу,
Ну, а дальше… погляжу.
Ненадолго время злое.
Как припомню я былое,
Так смелей гляжу вперед:
Поумнеет весь народ
Да всей силою как двинет, –
Сразу петлю с шеи скинет.
И посмотрим: где тогда
Сядут царь и господа?!
А пока такое дело:
Как бы сердце ни болело,
Как бы там ни горевать, –
Правды нечего скрывать, –
Снова в силе супостаты,
Верно служат им солдаты,
А рабочие везде
В крепкой держатся узде.
Вот, сказал вам, как из книжки.
Ну, а ваши как делишки,
Вы как сводите концы,
Расскажите мне, отцы!»