Демьян Бедный - Том 2. Стихотворения 1917-1920

   Петра бате сено косит,
У попа газетку просит;
«Вестник» Петра стал читать,
Да на ус себе мотать.
   «Чтой-то в Питере творится!
Больно «Вестник» уж ярится:
«Время сбить рабочим прыть:
Надо „Правду“ их закрыть».
Петр письмо составил срочно.
Адресочек вывел точно:
«Питер. Правда». – Чай, дойдет? –
Три рубля в конверт кладет.
С нетерпеньем ждет ответа.
Месяц ждал. Пришла газета.
Раз пришла, а больше – нет.
Почему? Петру ответ
Вскоре дан был очень ясный.
От волненья потный, красный,
Мироед и живодер –
К Петре староста припер.
«Подавай сюда газету!»
«„Вестник“, что ли?»
                «Нет, не эту!
Чтоб ты, вражий сын, подох!
Кто мутит, а мне – подвох.
Земский дал такую взбучку.
Да, брат, выкинул ты штучку!
Подавай-ка „Правду“, что ль!»
«Есть такая. Вот, изволь.
Жаль: прочтешь – и околеешь!
Ладно. После пожалеешь!»

   Ходит Петра веселей.
Стала жизнь ему милей, –
«Правда » душу воскресила:
«Крепнет снова наша сила!
Пролетарий городской,
Люд фабрично-заводской,
Вот они, богатыри-то!
Снова в бой идут открыто.
Женка, что я те скажу:
Зря в деревне я сижу!»
Женка взвыла: «Знамо дело,
Что со мною надоело.
Вспомнил, верно, прежних краль?
Уходи, проклятый враль!»
«Что ты, Груша! Эка, право,
Ну, подумала бы здраво,
Чем корить меня гульбой.
Не один уйду – с тобой,
Не на гульбище – на дело.
Время, стало быть, приспело.
Что нас держит тут, скажи?
С полосы три меры ржи?
Три куренка? Лошаденка?
Как живем мы: что поденка.
Где-то там борьба кипит,
Мы же – спим. Деревня – спит.
(Петра был неправ, конечно.)
Да, деревня спит запечно.
Улучшать ее житье
Кто-то должен за нее.
Не дошла она до смысла,
Вся протухла и прокисла,
Ходит, словно как в чаду,
Весь свой век на поводу.
Повод чей? Кулацкий, барский!
Дух рабочий, пролетарский,
Чужд и страшен ей досель.
Дай ей ложку да кисель, –
Так она себя покажет,
До ушей кисель размажет.
Кто-то дал, – деревня съест.
Вышел, значит, манифест!
Потому: ждала послушно.
Груша, душно здесь мне, душно,
Убегу я, убегу.
Видеть больше не могу
Этой жизни окаянной,
Скорби тихой, постоянной,
Лиц запуганных, тупых
И слепых, слепых, слепых!»

   Груша хлопала глазами,
Заливалася слезами
И стояла на своем:
«Никуда мы не уйдем!
Блажь тобою овладела.
Жили ж как-то мы с надела,
Дальше тоже проживем.
Как же нам уйти вдвоем?
Стариков мы как оставим?
На весь век себя ославим.
Долго ль им осталось жить?
Пусть помрут, – пойдем служить,
Бунтовать иль как там хочешь.
Может, зря ты все хлопочешь
О других, не о себе.
Худо, что ль, в своей избе?
Свой-то угол все милее,
И уютней, и теплее.
И на кой, скажи, нам лих
Распинаться за других?
Кто в беде, а мы в ответе.
Аль умней мы всех на свете?
Аль все наши мужики
Уж такие дураки?
Все, Петруша, в божьей власти.
Терпим всякие напасти.
Бог терпел и нам велел».
Бедный Петр не спал, не ел.
Жизнью бредил все иною.
Нелады пошли с женою.
Год-другой шли нелады
До… негаданной беды,
До негаданной, нежданной.
Что над Русью бесталанной
Разразилась, точно гром.
   Грянул гром и над Петром.
Плакал дед и мать больная,
Груша выла, как шальная,
Билась оземь головой.
«Брось. Авось вернусь живой!»
Не терял Петруха духу.
Утешал отца, старуху,
Ободрял, как мог, жену.
   Петру взяли на войну!

Левой, правой! Левой, правой!
Генерал Самсонов бравый
Войско царское ведет,
Уж он немцам накладет.
Шла несчастная пехота
Чрез Мазурские болота,
Шла без плану, наугад,
Не вернулася назад.
Гинденбург, ударив е тылу,
Сразу сбавил нашим пылу.
Сам Самсонов на коне
Очутился в западне.
От царевой всей пехоты
Не осталось целой роты.
Крики, стоны, смерть кругом.
«Мы дралися со врагом!»
Царь с царицей православной,
Получив из ставки главной
Донесенье-бюллетень:
«Неудачный, дескать, день», –
Фронт утешили депешей:
Силы конной-де и пешей
На Руси – не занимать.
Надо снова нажимать!

О Петре не стало слуха.
Был – и нет: пропал, как муха.
Рядовой нестроевой
Петр Костров, мастеровой.
От мазурского похода
Так, примерно, чрез полгода
Известил наш Петр жену,
Что у немцев он в плену.

   Много наших в плен попало,
Да назад вернулось мало,
Выпив горюшка втройне
В чужедальней стороне.
Про великие их муки
В годы горестной разлуки
С Русью рабской, но родной,
С дряхлой матерью, с женой,
С неразумной детворою,
С братом, с любящей сестрою,
С другом сердца своего –
Не скажу я ничего.
Я не смею, не умею,
Слов таких я не имею,
В коих вся бы, вся до дна
Братской скорби глубина
Озарилась ярким светом.
Может быть, друзья, об этом
Через год иль через два
Мной напишется глава
Или целая поэма,
Но теперь иная тема
Овладела мной сполна –
Наша новая война
С мироедской барской сворой,
Ради прибыли которой
Наши братья-бедняки,
Люд фабричный, мужики,
Шли на бой в чужие страны,
Принимали смерть и раны
И годину не одну
Горько маялись в плену.