Константин Бальмонт - Том 2. Стихотворения

Лютый зверь туда прорыщет,
И навек прощайся с ним,
Путь туда едва кто ищет,
У живых он нелюбим,
Только Ветер, он просвищет,
Но воротится другим.

Ничего он не расскажет,
Только дивно воздохнет,
Тень от трав иною ляжет,
Ниже глянет Неба свод,
Сердце словно кто-то свяжет,
Тьма в нем, тьма в нем запоет.

Если хочешь молча плакать с неразлучною тоской,
Приходи смотреть на травы, на осоку над рекой.
Травы белый цвет роняют на текучую волну.
Шелестит, шуршит осока. Боль в душе идет ко дну.

Приходи сюда к теченью, в преломлении зари.
Неподвижный Синий камень, как любимый, избери.
В тихом шелесте осоки, в белом цвете лепестков,
Ты уснешь на Синем камне, меж зеленых берегов.

Не увидят, не узнают, не притронутся к слезам
Не увидишь сам, что видно душу синим Небесам
Только дрогнешь, как приснится, что навек – река с тобой,
Неподвижный Синий камень. Небо, сумрак голубой.

Не вся ли Земля для меня – отчизна моя роковая?
Не вся ли Земля – для меня?
Я повсюду увижу – из серых туманов рождение красного дня,
И повсюду мне Ночь будет тайны шептать, непостижности звезд зажигая.
И везде я склонюсь над глубокой водой,
И, тоскуя душой, навсегда – молодой,
Буду спрашивать, где же мечты молодые
Будут счастливы, видя цветы золотые,
Без которых всечасно томится душа.
О, Земля одинакова всюду, в жестоком нежна, в черноте хороша.
Я повсюду найду глубину отражений зеркальных
Чьих-то глаз вопрошающих, сказок печальных,
В их сияньи немом темноты и огня.
Не вся ли Земля – нам отчизна, навек роковая?
И Небо, все Небо – для них, для меня,
Повсюду нас Ночь обоймет, нам звезды, как слезы, роняя.

Близ Синего камня песок золотой,
Песок золотой измельченный Водой.

Вода голубая прозрачная днем,
И черная злая во мраке ночном.

Близ Синего камня песок золотой,
И падает с Неба звезда за звездой.

Вода умножает и точит песок,
А Камень все тот же и путь вес далек.

Пути все далеки для тех кто идет
Песком измельченным над сказкою вод.

И вечно все тот же песок золотой,
Близ Синего камня над вечной Водой.

Я верю в возможную силу и правду – его, всепобедного Света,
Но есть несчастливцы, что гибнут зимою задолго до роскоши лета.

Я знаю что мною озер серебристых в горах и в лесах первозданных.
Но сколькие умерли в жаркой пустыне, без влаги, без капель желанных.

Я видел, как кондор царит над пространством, как мощь альбатроса прекрасна.
Но сколько убитых для них именитых, подумать – подумать ужасно.

Я вижу, я слышу я помню я знаю что было что есть здесь что будет.
Но, в бездну из бездны срываясь, в столетьях, мои вопль никого не пробудит.

Мы – несколько маленьких раковин близ кипенья бессмертных морей.
Мы – несколько пенных узорностей, летим все скорей и скорей.

Мы – белые тучки чуть видные бахрома разорвавшихся гроз.
Мы таем, блистаем, и падаем слезами на мертвый утес.

Мы стебли былинок что выросли на разбитой стене крепостной.
Весною своею цепляемся за осень мечты неземной.

Мы думаем будто мы думаем нами думают вихри миров.
Мы отзвуки тысячных отзвуков от звука нездешних громов.

Мы думаем будто мы ведаем Воскресенья зиждительный свет.
Мы, бедные бледные отсветы оттуда где места нам нет.

Черные вороны, воры играли над нами.
Каркали. День погасал.
Темными снами
Призрак наполнил мне бледный бокал.
И, обратившись лицом к погасающим зорям,
Пил я, закрывши глаза,
Видя сквозь бледные веки дороги с идущим и едущим сгорбленным Горем.
Вороны вдруг прошумели как туча, и вмиг разразилась гроза.
Словно внезапно раскрылись обрывы.
Выстрелы, крики, и вопли, и взрывы.
Где вы, друзья?
Странный бокал от себя оторвать не могу я, и сказка моя
Держит меня, побледневшего, здесь, заалевшими снами-цепями.
Мысли болят. Я, как призрак, застыл.
Двинуться, крикнуть – нет воли, нет сил.
Каркают вороны, каркают черные, каркают злые над нами.