Константин Бальмонт - Том 3. Стихотворения

Неужели четверть века
Что-нибудь
Для такого человека,
Пред которым дальний путь!
О, неправда! Это шутка.
Разве я работник? Нет!
Я лишь сердцем, вне рассудка,
Жил – как птица, как поэт,
Я по снегу первопутка
Разбросал, смеясь, свой след.
Я порою тоже строю
Скрепы нежного гнезда.
Но всегда лечу мечтою
В неизвестное Туда.
Все же, милых покидая,
Милых в сердце я храню,
Сердцем им не изменяю.
Память – горница златая,
Верь крылатым – и огню!

На старых канатах, изведавших бурю и брызги соленой волны,
Сижу я, гляжу я, а Солнце нисходит на скатах своей вышины,
Одетое в пурпур, в светлейший, чем Тирский, добытый царям, багрянец,
Оно поспешает, в разлитии блесков, дать вечеру пышный конец.

И темные мачты, и серый мой парус, и след по воде от руля,
Облиты гореньем, в пожаре минуты, торопящей бег корабля,
По водам, покрывшим отроги Лемурий и башни былых Атлантид,
Багряное Солнце, в кипении лавы, в сверканьи мгновенья, горит.

Частью-частицей морей и ветров и ночей и рассветов
Стал я в ветрах, вечерах, и морях, и рассветах, и снах.
Сердце у волн и у зорь, в багряницу и в солнце одетых,
Просит ответов, и белою чайкой мелькает в волнах.
Частью-частицей морей, вечеров, и ветров, и закатов
Стал я в морях, и ночах, и ветрах, и закатах златых.
Хочется рифм, и созвучий неверных, ошибкой богатых,
Взлетов и скатов, чтоб лился и бился весь брызжущий стих.

Я с бакланом,
Быстрым, черным,
  По морям лечу.

Я туманом,
Бесповторным,
  Бью уют лучу.

И лучами,
И волною,
  Я пленен равно.

Лишь очами,
Только мною,
  Миру жить дано.

Что пенно мелькает
Над пеной волны?
Что там возникает,
Как быстрые сны?
Летучия рыбки,
Как стаи стрекоз,
Как лепеты скрипки,
Как трепеты грез.

В моем саду цветет дурман,
И амариллис-белладонна.
В нем воздух странно полупьян,
В нем разум мыслит полусонно.
Поет мечтанье многозвонно: –
«Из дальних стран, из дальних стран,
Я к вам пришел, цветы влюбленья,
Мне новолунной ночью дан
Миг чарованья, усыпленья,
Здесь самый воздух точно пенье,
И у деревьев женский стан.
Непрерываемость забвенья!»

Тонкий бисер капелек росистых
На растеньи с множеством кистей.
В небесах лазурно-свеже-чистых
Тихий смех оконченных дождей.

Сердце-уводящая улыбка,
Хризолит ликующий разлит.
И вдали, за садом, чья-то скрипка
О далеких-близких говорит.

Я магей восхвалю на гремучем тамтаме.
  Встрепенулся напев – переклички струя.
Он зовется магей – за горами-морями,
  И агавою – там, где отчизна моя.
Каждый лист – мощный меч, и с двумя остриями,
  И с насечкою игл на черте острия.
Хищный помысл блеснул, весь в иззубренной раме,
  То растенье – напев, а напев это – Я.

От волны к волне вспененной
Перекатный перехват.
  Вечер лунный, тихозвонный,
  В сердце тайный светит клад.

Я внимаю наклоненный
Говорливостям волны.
  Вечер, грезой озаренный,
  Слышит тайну глубины.

Зов доходит заглушенный,
В водных пропастях курган.
  Взрывом прошлым погруженный
  В безграничный Океан.

Многогласный гул сплетенный
В лунном свете внятен мне.
  От потопших – вознесенный,
  От глубинных – к вышине.

Солнце опять утонуло в Океане за влажною далью,
Облака – золотые твердыни, облачка – острова синевы.

Вспыхнули ризы лазури, расцвеченною тают вуалью,
Головни отгоревших пожарищ, и обрывки горящей травы.

Это сгорело пол-мира, и окуталось в мантию тленья,
В Небесах даже смерть по-другому, – кто сгорел, тот мгновенно воскрес.

Пламени Вечери тайной, вся душа в торжестве преломленья,
И дрожат проступившие звезды, в вознесении синих Небес.

Лунно окутанный, Солнцем одетый,
Верю в приметы, и знаю ответы.

Звездно обвенчанный с бездной ночною,
Всюду присутствую, будь же со мною.