Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Тончайший звук, откуда ты со мной?
Ты создан птицей? Женщиной? Струной?
Быть может, Солнцем? Или тишиной?

От сердца ли до сердца свеян луч?
Поэт ли спал, и был тот сон певуч?
Иль нежный с нежной заперся на ключ?

Быть может, колокольчик голубой
Качается, тоскуя сам с собой,
Заводит тяжбу с медленной судьбой?

Быть может, за преградою морей,
Промчался ветер вдоль родных полей,
И прошептал: «Вернись. Приди скорей».

Быть может, там в родимой стороне
Желанная томится обо мне,
И я пою, в ее душе, на дне?

И тот берущий кажущийся звук
Ручается, как призрак милых рук,
Что верен я за мглою всех разлук.

Как тот, кто спит под низкой крышкой гроба,
Но слышит все, чем полон мир земной,
Я знаю все, сполна передо мной
Земная разверзается утроба.

В веках должны вскипать вражда и злоба,
В твореньи – мед, в твореньи также гной,
И им черед обоим быть волной,
Есть Бог, есмь я, мы существуем оба.

Главенствует какая из примет?
Ормузд лучистый? Полночь Аримана?
Я строю город около вулкана.

Строительству иного места нет.
Я сброшу саван завтра утром рано,
И вьюги заметут старинный след.

Ни радости цветистого Каира,
Где по ночам напевен муэззин, –
Ни Ява, где живет среди руин,
В Боро-Будур, Светильник Белый мира, –

Ни Бенарес, где грозового пира
Желает Индра, мча огнистый клин
Средь тучевых лазоревых долин, –
Ни все места, где пела счастью лира, –

Ни Рим, где слава дней еще жива, –
Ни имена, чей самый звук услада,
Тень Мекки, и Дамаска, и Багдада, –

Мне не поют заветные слова, –
И мне в Париже ничего не надо,
Одно лишь слово нужно мне: Москва.

Я не верю в черное начало,
Пусть праматерь нашей жизни Ночь,
Только Солнцу сердце отвечало,
И всегда бежит от тени прочь.

Я не верю. Нет закона веры.
Если верю, знает вся душа,
Что бессильны всякие примеры,
И что жизнь в основе хороша.

И сегодня будет час заката,
И сегодня ночь меня скует,
Но красивы волны аромата,
И цветок в ночи готовит мед.

Если камень вижу я случайно,
И его окраска холодна,
Знаю я, что волшебствует тайна,
Лишь ударь, и искра в нем красна.

Если скажут: Солнцу быть не вечно,
Есть конец и солнечной игры,
Я взгляну, полнеба светит млечно,
Там миры баюкают миры.

Нам даны ступени темных лестниц,
Чтоб всходить к горнилу всех лучей,
Все минуты мчатся с ликом вестниц,
В новом всходе будешь петь звончей.

Снова будем в ласковом тумане,
В радости узнать начальный час,
И нашепчет голос старой няни
Вечно-торжествующий рассказ.

Свет избавляющий, белый Христос,
  С красною розой в груди.
Вспомни меня в колдовании гроз,
  Вспомни меня и приди.

Левую руку прибили гвоздем,
  Правую руку другим.
Ранили сердце, и пламени в нем,
  Не к кому крикнуть: «Горим!»

Все мои братья убийства хотят,
  Братья на братьев с ножом.
Каждое слово – сочащийся яд,
  Что мы ни скажем, солжем.

Красное зарево зыбится там,
  Белое марево тут.
Как же найти мне дорогу к цветам?
  Бешенством дни не цветут.

В рваных лохмотьях, в дыму без конца,
  Бьется ослепшая Мать.
Страшны личины родного лица,
  Жутко забыть благодать.

Вызови влагу, ударив утес,
  Верный расцвет возроди.
Сын к тебе тянется, белый Христос,
  С красною раной в груди.

Ты подстерег меня в минуту крайней пытки,
Когда один, душой, я с небом говорил,
А листья падали, и золотые свитки
Ложились на земле пред усыпленьем сил.

Ты подстерег меня, как добрый брат, который
Увидел издали тоскующую тень.
А осень зыбила предзимние уборы,
И был нам братский миг – души к душе ступень.

Зиме судьба дала красивого предтечу: –
Мгновенье тишины, пришедшей в должный срок.
Я светлою росой обрызгал нашу встречу,
И отдаю тебе осенний мой цветок.