Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Я любил вознесенное сказками древо,
  На котором звенели всегда соловьи,
А под древом раскинулось море посева,
  И шумели колосья, и плыли ручьи.

Я любил переклички, от ветки до ветки,
  Легкокрылых цветистых играющих птиц,
Были древния горы ему однолетки,
  И ровесницы степи и пряжа зарниц.

Я любил в этом древе тот говор вершинный,
  Что вещает пришествие близкой грозы,
И шуршанъе листвы перекатно-лавинной,
  И паденье заоблачной первой слезы.

Я любил в этом древе, с ресницами Вия
  Между мхами, старинного лешего взор.
Это древо в веках называлось Россия,
  И на ствол его – острый наточен топор.

Равномерно уходит дорога
Верстовые мелькают столбы.
Но забывшему правду и Бога
Не добиться красивой судьбы.

Мы отвергли своих побратимов,
Опрокинули совесть и честь.
Ядовитыми хлопьями дымов
Подойдет достоверная месть.

От весеннего Солнца потоком
Золотые излились лучи.
Что ж мы делали в свете широком?
Наряжали мы в плесень мечи.

По путям, городам, и деревням,
Разбросалась двуликая ложь.
С благочестьем порвавшая древним,
Ты куда же, к кому же придешь?

Покачнулась в решеньи неправом,
Опозорилась алость знамен.
И с штыком, от предательства ржавым,
Не достигнешь до славы времен.

Затуманенный лес обесчещен,
В нем от сглаза не видно ни зги.
По стволам выползают из трещин
Только гады, друг другу враги.

К неузнавшему голоса часа
Подойдет ужасающий час.
И какая есть в слове прикраса,
Чтоб зажегся потухший алмаз?

Нам от Севера холод и голод,
Изъязвился угрозами Юг.
Исполинский наш молот расколот,
Приближается бешенство вьюг.

Ты любил глядеться в Небо голубое,
  В зеркале лазурном утопая взглядом,
Ты видал там Бога. В час труда, и в бое,
  Ты себя там видел с светлым Богом рядом.

Не принять умел ты роковые цепи,
  Смело разбивал их, с злою силой споря.
Уходил далеко, за леса, за степи,
  Доходил в стремленьи до живого Моря.

А теперь? Куда же вековая сила
  Вся в конец иссякла, мелководьем стала?
Не запляшет звонко молот у горнила,
  Пламя разучилось ткать светло и ало.

И когда подходит час грозы и битвы,
  И когда на отдых час зовет к усладам,
Нет порыва в сердце, нет в душе молитвы,
  И не Бог с остывшим, Кто-то Темный рядом.

Я не сплю, и размеренный маятник, в мрак,
  Звуковой посылает мне знак.
И поет, заключая мгновения в счет,
  Что минутное все протечет.

Проницая качаньем притихшую тьму,
  Он сознанью твердит моему: –
«Ты ошибся во всем. Твой родимый народ,
  Он не тот, что мечтал ты. Не тот».

И в глубоком сознаньи я должен молчать,
  В этом говоре – суд и печать.
Не одни только сказки и песни и мед,
  Сердце полную правду возьмет.

Не принять обвиняющий голос нельзя,
  Через совесть проходит стезя.
И правдивую мысль та тропинка пошлет
  Через пламя и бурю и лед.

Я любил на заре, я томился весной,
  Причастился я песни родной.
Как случилось, что тот, кто так звонко поет,
  Так бесчестно свой край предает?

Я от детства любил безрассудный размах
  Тех, чье сердце отбросило страх.
Как же отдан врагу укрепленный оплот,
  И трусливый лукавит и лжет?

Безконечная ширь. К полосе полоса,
  Протянулись поля и леса.
Но окликни всю Русь. Кличь всю ночь напролет,
  И на помощь никто не придет.

Там над ямою волчьей ощерился волк,
  Человек в человеке умолк.
И петух скоро в третий уж раз пропоет: –
  «Твой родной, он не тот. Он не тот».

Облитая кровью жертв самосуда,
Не с млеком, а с ядом взрастившая вымя,
На вече народов пришла ты откуда
И в шайке предателей как тебе имя?

На честных немногих толпой нападая,
Взамен правосудья принесшая ломы,
Комолая, грузно и слепо бодая,
Какие еще ты готовишь погромы?