Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

– Ряд двенадцать мне спой, для того,
Чтобы мог я запомнить его.

– Месяц к месяцу, знаки сквозь мглу,
Их двенадцать, пропевших хвалу,
И Стрелец уж спускает стрелу.

Знаки, знаков двенадцать, война,
Со звездою Корова, черна,
Весь прошла Лес Останков она.

В грудь вонзилася жалом стрела,
Кровь течет, горяча и светла,
Лик с мычанием вверх подняла.

Рог звучит; огнь и гром; ветр и свет;
Гром и огнь; дождь; утраченный след;
Ничего; ничего; ряда нет.

Вон жрецы, глянь, одиннадцать встреч,
То Венеды с кровавости сеч,
Глянь, у каждого сломанный меч.

Десять вражьих идут кораблей,
Десять гибелей между зыбей,
О, Венеды, вам десять скорбей.

Девять маленьких рук над гумном,
Возле Башни, где ночью и днем,
Стонут матери, девять числом.

Восемь белых, как пена, телиц,
Выгон их – остров вод без границ,
Восемь их у Царицы цариц.

Семь есть солнц, семь есть лун, семь планет,
И Наседка в ряду этих смет,
Семь Стихий, в них мука – точек свет.

Шесть целительных трав в кипятке,
Карлик сок их смешал в котелке,
Палец в рот – слышит все вдалеке.

Пять полос у Земли, пять веков,
В океанности наших часов,
У сестры нашей пять маяков.

Счет четыре – Мерлин, счет камней,
Тех, чтоб меч отточить нам острей,
Чтоб сражать лезвиями мечей.

Тройствен мир, у него три лица,
Три начала, и три есть конца,
Муж и дуб ждут того же венца.

Два быка, а в упряжке одной,
Пред одною идут скорлупой.
Вот помрут. Видишь их, нежный мой?

Для счисленья один ряда нет,
Неизбежность одна, кладезь Бед,
Смерть, а до – ничего больше нет.

Если Солнце заходит, если Море грозней,
Я пою на пороге перед дверью моей.
В оны дни пел я звонко, пел всю юность мою.
Дни прошли, вот и старость, я пою и пою.
Я пою днем и ночью, для меня нет – доколь,
И, однако, я горе, и, однако, я боль.
Коль главой поникаю, коль страдание я,
Есть на это причина, то не прихоть моя.
Тут не то, чтобы страх был, раз убьют, суждено.
Тут не то, чтобы страх был, жить мне было дано.
Раз меня ты не ищешь, ты меня обретешь,
А когда меня ищешь, ты меня не найдешь.
Что случится, – неважно. Рок сужден, – он с тобой.
Умереть нужно трижды, лишь за этим – покой.

Вот я вижу, из леса выступает кабан,
Он хромает, он ранен, у него много ран.
Кровью глотка зияет, а щетина седа,
Вкруг него кабанята, голод – малых страда.
Вот я вижу, навстречу конь выходит морской,
В страхе берег трепещет, волны плещут «На бой»!
Бел и он, белоснежен, а челом сребролит,
Молнегромные ноздри, вал под белым кипит.
Встали кони морские, – пруд с травой, рой густой.
– Конь морской! Крепче, крепче! Бей его! Смело в бой!

Кровь. Нога поскользнулась. Бей сильнее, сильней!
Прямо в голову! Крепче! Кровь ручьем! Бей же! Бей!
До колен кровь доходит! Дли, в багряном, игру!
Бей сильней! Бей сильнее! Отдохнешь поутру!
Конь морской, бей сильнее! Бей сильней! Бей сильней!
Прямо в голову! Крепче! Бей еще! Бей! О! Бей!
Я тихонько в могиле спал и спал, мгла росла,
Вдруг в безмолвии ночи я услышал Орла.
Всех орлят созывал он, всех, кто быстр в небесах,
Говорил: Поднимайтесь на своих двух крылах!
Не для мяса гнилого псов, овец, стройтесь в ряд,
Христианского тела наши клювы хотят.
– Ворон моря, поведай, у тебя что в когтях?
– Голова полководца, в красных вроюсь глазах.
У него вырывал я глаза потому,
Что твои он исторгнул, погрузив тебя в тьму.

– Ты, лисица, ответствуй, что там держишь, скажи?
– Я держу его сердце, – как мое, сердце лжи.
Потому это сердце я держу, что оно
Смерть твою поманило, и ты умер давно.
– Ты мне, жаба, промолви, ты во рту у него
Почему притаилась? – Поджидаю его.
Как душа его будет проходить, тут в меня
И войдет, и замкнется до последнего дня.
То – возмездье за злое, что над Бардом свершил,
Он меж Рок’х и Порзгвеном не живет, там, где жил.

Белое есть вино,
  Так пьяно!
Белое есть вино.

Огонь! Сталь! Огонь! Огонь! Дуб и Сталь!
О, Дуб! Земля! Вода! Вода! Земля и Дуб!

Красная кровь с вином
  Бьет ключом,
Красная кровь с вином,