Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Ему Агурамазда отвечал:
«Близь головы его она садится,
Песнь напевая: „Счастлив человек…“
И возглашает счастье: „Да, он счастлив“.
Кому осуществил Агурамазда,
Сполна, свершенье всех его желаний.
В ту ночь его душа вкушает столько
Блаженства, сколько может мир живущий
Его вкусить». – «А на вторую ночь?»

Агурамазда отвечал: «Садится
Она опять у головы его,
И вновь поет о счастьи: „Счастлив, счастлив…“
И вновь она вкушает наслажденье,
Как только может мир его вкушать».

«А где душа с приходом третьей ночи?»

Агурамазда отвечал: «Все то же.
Она поет о счастьи. Дышет счастье.
Так много счастья, как возможно вынесть».

За третьей ночью, чуть заря зажжется,
Является душе того, кто верен,
Что вот, кругом цветы и ароматы:
Как будто ветер нежно веет с Юга,
Благоуханный ветер, благовонней,
Чем ветры всех иных пределов мира.
И кажется душе: она вдыхает
Тот ветер, и как будто в человеке
Вопрос: «Откуда веет этот ветер?
Нежнее он всего, что я вдыхал!»
И кажется ему тогда, что совесть
Его к нему идет в том нежном ветре,
Во образе красивой светлой девы,
Прекрасной, стройной, сильной, белорукой,
Высокой, полногрудой, с нежным телом,
Той девушке пятнадцать лет, она
Из рода благородного, и чары
Той красоты красивее всего.

Он скажет ей: «О, девушка, кто ты?
Меж дев тебя красивей я не видел».
Его же совесть тут ему ответит:
«Ты, мыслей добрых, добрых слов и дел,
Ты, Доброй веры, совесть я твоя.
Ты каждым был любим за то величье,
За доброту, красивость, благовонность.
За силу и свободу от печали,
В которых предстаешь ты предо мной;
И потому, ты, слов и мыслей добрых,
Ты, добрых дел и доброй веры, любишь
Меня за то величье, доброту,
И красоту и вольность от печали,
В которых предстаю я пред тобой.
Когда бы увидал ты человека,
Которому что свято, то смешно,
Или того, кто бедного отгонит,
И с бранью перед ним затворит дверь.
Тогда бы ты сидел и пел молитвы.
Молясь святыне Вод, Огню живому,
И верных веселя, к тебе идущих.
Красива я была, меня ты сделал
Красивее еще; была нежна я,
Еще нежнее сделал ты меня;
Была желанной, я вдвойне желанна;
Была на первом месте, ты меня
На самом первом месте быть заставил,
Чрез мысль благую, чрез благое слово.
Через благое деланье твое;
И вот меня отныне почитают,
За долгодневность жертв моих, за мой
Глубокий разговор с Агурамаздой.
Чуть верная душа ступила шаг,
Она вступила вдруг в Рай Доброй Мысли;
Чуть шаг второй, в Рай Добрых Слов вступила;
Через третий шаг – в Рай Доброго Деянья;
Через четвертый – в бесконечность Светов».

Тогда один из верных, отошедших
Пред ним, его попросит, говоря:
«О, человек святой, как ты покинул
Ту жизнь? Как ты пришел сюда из мест,
Где столько стад, желаний и восторгов?
Оттуда, где любовь тебе смеялась?
Из мира вещества в духовный мир?
Из мира тленья в этот мир нетленный?
Как долго длилось счастие твое?»
Ответствует ему Агурамазда:
«Не спрашивай его, что вопрошаешь,
Он только что прошел жестокий путь,
Исполненный и страха и тревоги,
Путь, где душа должна расстаться с телом.
Пусть вкусит он от принесенной пищи,
От лучших яств блистательной Весны:
То пища для того, чьи мысли добры,
Чьи добры вера, дело, и слова,
Когда он отойдет от этой жизни,
Когда он отойдет от жизни той».

Спросил Агурамазду Заратустра:
«Агурамазда, Дух Благотворитель!
Когда один из злых окончит жизнь,
Где в эту ночь душа его, и что с ней?»
Ответствовал ему Агурамазда:
«Взметнувшись устремляется она,
Близ мертвой головы сидит, и с воплем
Поет: „Куда пойти теперь? Куда?
Куда идти мне, о, Агурамазда?
Кому молиться мне? Кого просить?“
В ту ночь его душа вкушает столько
Страданья, сколько может мир вкусить».

«А на вторую ночь – что с той душою?»

Агурамазда отвечал: «Взметнется,
И сядет вновь близ мертвой головы,
И вновь поет, о, Заратустра, с воплем:
«Куда идти? В какой я край пойду?»
И снова боль, которой бы хватило
На целый мир. – И то же в третью ночь.
Тоска и боль. «Куда пойти? Куда же?»
По окончаньи этой третьей ночи
Взойдет заря, и будет злой душе –
Как будто бы в снегу она, средь вони,
Как будто вихрь от Севера летит,
Из северных пределов, столь зловонный,
Что он зловонней в мире всех ветров.
И кажется тут злому человеку,
Что у него в ноздрях тот душный воздух.
Он думает: «Откуда этот ветер?
Я никогда подобным не дышал!»
И вот ему навстречу – злая ведьма,
Ужасная старуха, это – совесть,
Лик всех его деяний, мыслей, слов,
Распутная, нагая, и гнилая,
С раскрытым ртом, с уродством ног кривых,
Худые ляжки пятнами покрыты,
Пятно к пятну, она из пятен вся,
Нечистая. И сдавлен весь, он молвит:
«Кто ты? Я безобразнее не видел
Меж грязных всех оборышей Земли!»
Ответ скрипящий: «Я твои деянья,
Я помыслы твои, твои слова!
Твоею волей так я безобразна,
Твоею волей мерзость я и гниль,
Несчастная твоей, твоею волей.
Когда ты видел тех, в ком свет сиял
Объятого молитвенной мечтою,
Того, кто почитал Огонь и Воду,
Зверей, деревья, травы, все живое,
Ты Дьявольскую волю исполнял,
Кощунственные замышлял деянья.
И видя тех, кто был гостеприимен,
Кто дальнего и близкого встречал
Равно своей радушною улыбкой,
Ты жаден был, дверь замыкал свою.
И если я была и нечестива, –
Верней, меня считали таковой, –
Через тебя я нечестива вдвое;
И если я уродлива, ужасна,
В уродство, в ужас ты поверг меня;
Хоть с Демонами я в пределах льдяных,
На самый Север вдвинул ты меня;
В делах, в словах и в мыслях ты был злобным.
Я проклята, давно, Злой Дух со мной!»