Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Люблю я цветы – как любит мать свою нежный ребенок,
Люблю я цветы – как любится сердце, поняв, что означился срок,
Люблю я цветы – как любит птица другую, чей голос звонок,
Люблю я цветы – как любит цветок – чуть зацветший далекий цветок.

Все спят еще в доме – я в лес, один, иду спозаранка,
Смотрю, не расцвел ли, явив солнцегроздья, Испанский дрок,
Но в сердце моем расцветает одна голубая грустянка,
Земли не вкусивший, лишь неба испивший, хрупкий цветок.

Иду я до Моря – берег свой точит, синеет, клокочет,
Затихнуть не хочет, свершает свой бег; нападенье и скок,
Не Море ли влагой своею соленой мне горькое что-то пророчит,
Две красныя капли – я слышу – упали – там в сердце – на мой голубой цветок.

Домой возвращаюсь размеренным шагом – порой, на закате,
Одна одинокая тучка под Солнцем расплавится в огненный клок,
Но огненной тучке, и Солнцу, всем солнцам, – о, всем без изъятий, –
Одно загашенье, и, кровью обрызган, там в сердце спит голубой цветок.

В земле от корней всех расцветов нежнейших прорежется ранка,
Люблю я цветы – как напев – как любовь – как гремучий поток,
Люблю я цветы – из цветов мне люба голубая грустянка,
Лампада горит пред иконой – сердцу больно – в нем вырос цветок.

Прошла жара. И fuga idearum
Исчезла с нею. Разум ясно тих.
И копьеносно всходит мерный стих,
Взяв явор образцом и белый арум.

Душевный зной был пройден мной недаром.
Жесток, Судьба, удар бичей твоих,
Но верны звезды, – я исторг у них
Немую власть над собственным пожаром.

Шальной ли ветер мне принес зерно –
В мой сад – упор нездешняго побега?
Светло в цветке, когда в корнях темно.

Как дротик – стебель. В чаше – свежесть снега.
Отрава – в корне. Но волшебна нега,
С чьей лаской обручиться мне дано.

Что ворожит твое веретено,
О, Златокруг, столетьями воспетый?
Ты, Солнце, мечешь гроздьями планеты,
Чрез бездну бездн к звену стремишь звено.

Из тьмы тобою в мир изведено
Такое огнердение, вне сметы,
Что все цветы в цвета тобой одеты,
И золотое в каждом миге дно.

Но что на всем твоя мне позолота?
Дана. Взята. Так значит, не дана.
На что обрывки мне с веретена?

Мой мед – лишь мой – хоть солнечнаго сота.
Я – Человек. Не кто-то. И не что-то.
Я смерть кляну, хоть смерть мне не страшна.

Зачем опять разбита тишина,
И с тем боренье, что непобедимо?
Все – водопад. Со звоном мчится мимо.
Но что мне все? Есть сила, что верна.

Люблю. Любовь была мне зажжена.
И вдруг ушла. Куда, – неисследимо.
Но шепчет вздох мне ладаннаго дыма,
Что в Вечном будет вечно мне верна.

Я слышал звук единственнаго слова,
Что к сердцу вдруг от сердца строит путь.
Но, в Юность глянув, Смерть сожгла сурово

Лобзанием нетронутую грудь.
Ты мной жила в последний миг земного, –
Приду к тебе, прошедши водокруть.

Забросать тебя вишеньем,
Цветом розовой яблони,
Сладко-душистой черемухой
Покадить с вышины.
А потом, в твоей горнице,
Как в постели раскинешься,
Самым вкрадчивым призраком:
Проскользнуть к тебе в сны.

В них проносятся ласточки,
Махаоны, крушинницы,
Над березовым кружевом
Гуды майских жуков.
Ты горишь, белогрудая,
Как светляк разгоревшийся,
Как морское свечение
Близь крутых берегов.

Я ночными фиалками
Расцветил твою горницу,
Я смотрю, как ресницами
Призакрыты зрачки.
И вдвоем, озареньями,
Упоившись растеньями,
Мы плывем привиденьями
До Небесной Реки.

Я спал. Я крепко спал. И сном непробудимым.
Свинцовый замкнут гроб. На палубе. В ночи.
По Морю плыл туман белесоватым дымом.
Со мной был длинный меч, лампада и ключи.

Все было сложено в приют неповторимый,
Пред тем как опустить меня на дно морей.
Я бился тем мечом, радея о родимой,
Дабы в густую ночь заря пришла скорей.

Для труднаго пути должна служить лампада,
Чтоб то, чего добыть я не сумел мечом,
Я выпустил из бездн окованнаго ада,
Все двери отомкнув моим тройным ключом.