Константин Бальмонт - Том 4. Стихотворения

Когда свинцовый гроб достиг до дна морского,
Умерший выпустил на волю всех живых.
И я – но я другой – средь блеска золотого –
Летел превыше всех зарниц сторожевых.

Летучий дождь, раздробными струями,
Ударил вкось, по крыше и стенам,
– Довольна ли ты прошлыми годами.
И что ты видишь сердцем – в синем Там? –

Горит свеча. Пустынный дом, тоскуя,
Весь замкнут в лике – Больше Никогда.
– Ах, в полночь об одном лишь вспомяну я,
Что мало целовал тебя тогда!

Сквозь зелень сосен на красной крыше
Желтеет нежно закатный свет.
И глухо-глуше – и тихо-тише,
Доходит шепот минувших лет.

Все тише, тише, и все яснее.
Я слышу вздохи родных теней.
За синим морем цветет лилея,
За дальной далью я буду с ней.

Совсем погаснуть, чтоб нам быть вместе,
Совсем увянуть, как свет зари.
Хочу я к Белой моей Невесте,
Мой час закатный, скорей сгори.

И вот восходит Звезда Морская,
Маяк вечерних, маяк ночных.
Я сплю. Как чутко. И ты живая.
И я, весь белый, с тобою тих.

Из рыбьего блеска, из рыбьих чешуек, незримой иглою их сшив,
Раскинуло Море морскую поверхность, а в берег бросает прилив,
Серебряный пух здесь, а дальше, повсюду, в горячем играньи луча,
Отдав свою дань бирюзе, изумруду, морская горит епанча.

Все складки блестящи, одежда волшебна, готовил ее чародей,
Пожалуй, что здесь проплывали сегодня кишащие версты сельдей.
И блеск серебристый чешуй переливных остался в лазурной воде,
Чтоб тут в обрамленьи, и там в углубленьи, дрожать в световой череде.

Когда же багряное Солнце на грани – округлая в алом мечеть,
Поверхность морская – цветисто живая, густая каленая медь.
А после созвездья потянут в дорогу, идет с серебром караван,
И Море – всезвучный, с душой неразлучный, гремящий литаврами стан.

Сгустилась дымка синяя. Там, дальше лиловатая.
Агатовыя прорези. Открытый Морем ил.
Побуду в безглаголии. Помедлю до заката я.
Дождусь возженья вышняго тысячезвездных сил.

Как грустно время убыли. Владеет океанами.
Она владеет душами. Она владеет всем.
Дохнет в умы безумием. Когтит. Играет странами.
Как тигр живым-повергнутым, что вот уж мертв и нем.

Пылает Солнце рдяное, но где-то там за тучами.
Скрепилась дымка сизая. Слепая муть и синь.
И ходят караванами и пенятся гремучими
Вскипанья океанские – среди своих пустынь.

Плывут ладьи крылатыя. Но их в их мгле заметишь ли?
На осыпи, на оползне безжизненных песков?
Когда придет желанное? Узнаешь ли? Ответишь ли?
Я тень. Я мрак неведенья. Средь чуждых берегов.

Подкошенный, заброшенный, во мгле с неумолимыми.
Я с жалящими мыслями ломаю кисти рук.
Окуталась Вселенная пожарами и дымами.
Но чу, один, единственный, предтеча, верный звук.

Дохнул на версты шорохом, не праздными посулами,
Прилив, так долго медливший. Мне будет праздник дан.
Идет, гоним и гонится, весь облеченный гулами,
Он жив под звездным воинством, гремучий Океан.

Безлунныя ночи и грустны и немы.
Как будто бы тише и сам Океан.
Лишь в небе – созвездья, лишь в дальнем – поэмы,
Невнятные знаки неведомых стран.

Я знаю, – и кто же не знает, в ком мысли, –
Что Млечной Дорогой мы все рождены.
Лампады зажглись, в Беспредельном повисли,
Я с ними молюсь – из моей тишины.

Мы вместе. Я с Богом. Но что ж мне? Но что мне?
Я вечно ли буду свечою земной?
Звезда упадает. И голос в ней: Помни.
Мы разныя строки, но песни одной.

От Солнца – золото, пушистый грозд мимозы,
Подсолнечник, оса, всклик иволги, топаз,
Одетый в пламя гром, в запястьях молний грозы,
  И нежный запах чайной розы,
  И тихий свет влюбленных глаз.
От Солнца – грозное безгласие Сахары,
Где в тени красныя рядит пески закат,
  Нарциссов душный аромат,
И пляс толкачиков, и в гуле жерл пожары.
Летящий змеем смерч, бестрепетный зрачок
Орла, узнавшаго, как сильны в лете крылья,
  Бенгальский тигр, его прыжок,
Сто зерен в колосе, в ста царствах изобилье.
Сильней, светлей, грозней, богаче Солнца – нет
Ни силы, ни светил, в нем все, что в нас, земное.
  Но, зная верный ход планет,
Я мыслью ухожу в сильнейшее, в иное.
В безлюдьи, со скалы смотрел я в Океан,
Где алый шар горел средь голубого гула,
  Там Солнце на ночь потонуло,
И след его лишь был – багряных тучек стан,
  Где красочный чуть тлел дурман,
Где рыба красная, плывя, хвостом плеснула.
И думал я тогда: Вот так я схоронил,
Несчетность алых солнц, плененных черной ночью.
Я знаю – есть земной и есть небесный Нил.
  Я много тайн ночных следил,
По звездному бродя немому узорочью.
Через оконце ли пронзающих зрачков,
Тропой ли вещей сна, мечтой ли в хмеле пира,
Мой дух имеет власть умчаться из оков,
До Запредельнаго – на грань – в безгранность мира.
О, Солнце – жизнь и ярь, цикады кастаньет,
В сплетении – тела, и в хороводах души.
  Но, зная точный ход планет,
Я жажду голосов, что внятнее, хоть глуше.
Достаточно я был на этом берегу,
И быть на нем еще, – как рок, могу принять я.
Но, солнечный певец, как Солнце, на бегу,
Свершив заветное, час ночи стерегу,
Чтоб в Млечном быть Пути, где новых звезд зачатье.