Максим Рыльский - Стихотворения и поэмы

И вот чуть слышный голос, прозвучав,
Умолк. И умерла она меж трав
И меж цветов, качающихся в балке.
Навек усни, днепровская русалка!
Марину в ней — узнать и не узнать!
…Она! Конечно! Полно же молчать!
Визжите, скрипки! Фонари, светлее!
Ха-ха! Артистка! Чаровница! Фея,
Проигранная в карты! Хлев свиной
Для театральной своры крепостной
Подходит. Гениально! Свинопасы,
Одетые в сусальные прикрасы,
Чаруют простоватых горожан!..
Глянь — Замитальский! Сам вельможный пан!
Авантюрист… «Мы так всегда вам рады!
А в мире лучшей нету ведь отрады,
Чем с милыми друзьями… Ну, живей
Ко мне! Мой новый повар — чародей!
Что голодать! Вожу его с собою…
Итак, прошу отужинать со мною, —
Ей-богу, королевский майонез…
Я мигом…»
И, как мячик, он исчез.
Уж он в конце сырого коридора:
Там нужно проучить ему актера,
Который спал пред рампою… Да! Спал!
И вот «рецепт» мгновенно прописал
Антрепренер: сонливую ворону
Пощекотать немного… для разгона.
Подумайте! А роль ведь так легка!
Ведь мельника играл он! Старика!
И бестия проучен был умело.
Уладив неотложнейшее дело,
Антрепренер — вернее, меценат —
Балетных пощипал слегка дивчат
И вышел; ох, возня всегда с балетом!
Недавно (только это под секретом)
В Бердичеве был случай: пущен в свет
Впервые был пленительный балет
Такой: «Амур, Сатиры и Дриады».
Для панства лучшей не найти услады!
Как раз в то время ярмарка была, —
Пан Замитальский делал там дела:
Ни труппы не щадил, ни декораций.
Под потолок одна из легких граций
Должна взлететь… Актеров заглуша,
Весь зал ревел. Как девка хороша!
И ножки — боже! Всё отдай, да мало!
И вот внезапно — черт! — она упала
С ужасным криком… Речь моя вольна,
Простите, но скажу… была она…
Беременна, и было то известно
И Замитальскому. Но неуместно
Нам возмущаться. Нужно ж было ей —
Дриаде! Фу! — упасть среди огней
И дико выть, ей — нимфе тьмы дремучей!
Испортил всё досадный этот случай.
Убыток вновь. Да как ему не быть!
Дриаду ведь пришлось похоронить…
А впрочем — это мелочь!
Одиноко,
Потупя взор, задумавшись глубоко,
Сидит Марина. Ей пора давно
Идти туда, где жить отведено
Всей панской труппе. В грязную хибарку…
Задумалась. Опять вскипая жарко,
В ее душе вдруг разгорелась вновь
Вся ненависть, что глубже, чем любовь,
Что уж давно… с той ночи поднималась.
Да! Это он! Она не обозналась:
Ведь это он сидел сегодня там,
В кругу дородных, разодетых дам,
Панов сонливых, панычей шумливых
И панночек в уборах прихотливых.
Его уста, коварные уста,
След от которых на ее лета
Печатью лег, навек неизгладимой, —
В ночи позорной, в памяти хранимой,
Они шепнули лживые слова.
Его уста презрительно, едва
Кривились, пресыщённо и лениво.
Марьянчик! А! Живешь ли ты счастливо?
Поместье, и хозяйство, и жена?
Твоим вином навеки я пьяна,
Марьянчик! Пусть проклятие ложится…
Нет! Нет! Что проклинать! Чему дивиться?
Довольно слов, Марина! За дела!
Ему подобных свора не мала!

Кровь черную на землю пролила
Ночь сентября. Не видно уж села.
Исчезли в мраке низенькие хаты.
Лишь в панском доме, мраком не объяты,
Сверкают окна — тени за стеклом:
То профиль там покажется, потом
Руки движенье. Нежных муз и граций
Любитель щедрый (столько ассигнаций,
Да и труда в спектакли он вложил!) —
Пан Замитальский нынче пригласил
На ужин и соседей и знакомых.
Конечно, не в таких сейчас хоромах
Он проживает — да, проходит всё! —
Однако тут найдется то да се, —
Карповичей, Медынских мы уважим.
Долг хлебосольства — просто, пане, скажем!
Поужинав, прополоскавши рот
Венгерским, он изрядный анекдот
Им рассказал; кому какое дело,
Что дамы раскраснелись! Правда, смело
Немного… смеха всё ж не превозмочь.
Вот кровью черной сумрачная ночь
И панский дом теперь уж затопила.
Уснули все… Вин многолетних сила
Дремоте чар немало придала.
Кого же тут окутывает мгла,
Как будто материнскою полою?
Кто крадется к застывшему покою,
Где свет угас и смолкли голоса?
Как видно, свой: не слышно лая пса.
Играет пес да ластится вертляво…

Уснули! Спят! На сон спокойный право
Дала им сытость и скрепила власть.
Спит пан Медынский — лишь недавно всласть
Он целовал спасенную Марину…
Спит Замитальский, — погрузись в перины,
Он лысину в подушках утопил…
Спит пан Карпович, — в грезах совершил
Он многие чудесные поступки…
Младенцем спит, слегка надувши губки,
Его толстуха, тощего ксендза Поклонница…
Сомкнув свои глаза,
Так соблазнительно вдоль одеяла
В постели Стася руки разметала…
И каждый в мир мечтаний унесен…