Каким-то чудом башня уцелела.
Немало испытавшая, она
На сотню лет, казалось, постарела,
И снег лежал на ней, как седина.
Изогнуты стальные ребра окон.
И, словно башни одинокий глаз,
Из полумрака, со стены высокой
Часы глядели черные на нас.
Враг отступил, дотла разрушив город,
Но не успел куранты увезти.
Их циферблат был пулями расколот.
Обломки стрелок стыли на шести.
Тогда по приказанью лейтенанта
Среди солдат нашли часовщиков.
И смастерили раненым курантам
Сверкающие стрелки из штыков.
Настало утро. Ход их равномерный
Проверил солнца вешнего восход.
Враг отступал. Часы ходили верно.
Мы шли на запад. Время шло вперед!
Что мы пережили, расскажет историк,
Был сон наш тревожен, и хлеб наш был горек,
Да что там! Сравнения ввек не найти,
Чтоб путь описать, где пришлось нам пройти!
Сидели в траншеях, у скатов горбатых
Бойцы в маскировочных белых халатах,
Гудели просторы военных дорог,
Дружили со мною сапер и стрелок.
Ведь я — их товарищ, я — их современник,
И зимнею ночью и в вечер весенний
Хожу по дорогам, спаленным войной,
С наганом и книжкой моей записной.
С полоской газеты, и с пропуском верным,
И с песенным словом в пути беспримерном.
Я голос услышал, я вышел до света,
А ночь батарейным огнем разогрета.
Синявино, Путролово, Березанье —
Ведь это не просто селений названья,
Не просто отметки на старой трехверстке —
То опыт походов, суровый и жесткий.
То школа народа, и счастье мое,
Что вместе с бойцами прошел я ее.
1943
Ты, гора высокая,
Вновь явилась мне...
Здесь бригада сотая
Шла вперед в огне.
Вдоль проспекта гулкого,
Где лилася кровь,
Мчит автобус в Пулково
Экскурсантов вновь.
Стой, гора высокая,
В пестроте огней,
Как заря далекая
Отошедших дней.
И глядится молодо
Прямо в небеса
Великана города
Светлая краса!
День войны или День Победы?..
Помню утро июньского дня.
Незнакомые хищные беды
Разом рухнули на меня.
Стало утро безвыходно черным...
Кто сказал мне, что будет рассвет,
Что нельзя откупиться от бед
Ни нытьем, ни поклоном покорным?
Я — увы! — не запомнила дат,
Но об этом мне в разные сроки
Говорили поэт, и солдат,
И мальчишка, забывший уроки.
Помогли мне поэт и солдат,
Я о них никогда не забуду,
Но недетский мальчишеский взгляд
Строже звал к рукотворному чуду.
В горький час
Любого из нас
Впечатленье будит,
Как выстрел.
Перед взглядом ребячьих глаз,
Перед взглядом голодных глаз,
Перед взглядом суровых глаз
Лишь чурбан равнодушно выстоял.
И, повздорив с пустым желудком,
Распрямились мы, поднялись.
Вырастал наш день по минуткам,
Как растет терпеливый лист.
Мы тупую голодную лень
Раздавили старанием лютым...
Он не мог не взорваться салютом
День войны и Победы день.
Шел патруль морозной ранью —
Белый иней, черный лес.
Штык блестел холодной гранью,
И в глазах такой же блеск.
У березовой опушки,
Где сугробы глубоки,
Тишина забита в пушки
И закрыта на замки.
Здесь на страже каждый шорох,
Хрустнет сук — и смят покой,
Ступит враг — и снег, как порох,
Разом вспыхнет под ногой.
Кипело военное лето.
Отец отправлялся на фронт.
Зашел он к фотографу где-то
И стал по привычке во фронт.
Фотограф движеньем проворным
Треногу придвинул в упор.
Фотограф прикрыл себя черным —
И щелкнул чуть слышно затвор.
Другой фотографии нету.
Был мастер простой человек:
Последнюю вставил кассету,
Прицелился раз — и навек.
Негромкие песни военной поры,
Мы вас позабудем едва ли:
Какие пространства, какие миры
Вы нашим сердцам открывали!
Читать дальше