Дмитрий Быков - Блаженство (сборник)

Рядом был скверик – тополь, качели, —
Летом пустевший после шести.
Там мы в обнимку долго сидели:
Некуда больше было пойти.

Нынче тут лавка импортной снеди:
Датское пиво, манговый сок…
Чахнет за стойкой первая леди —
Пудреный лобик, бритый висок.

Все изменилось – только остался
Скверик напротив в пестрой тени.
Ни продавщицы больше, ни старца.
Где они нынче? Бог их храни!

Помнишь ли горечь давней надсады?
Пылко влюбленных мир не щадит.
Больше нигде нам не были рады,
Здесь мы имели вечный кредит.

…Как остается нищенски мало
Утлых прибежищ нашей любви —
Чтобы ничто не напоминало,
Ибо иначе хоть не живи!

Помнить не время, думать не стоит,
Память, усохнув, скрутится в жгут…
Дом перестроят, скверик разроют,
Тополь распилят, бревна сожгут.

В этом причина краха империй:
Им предрекает скорый конец
Не потонувший в блуде Тиберий,
А оскорбленный девкой юнец.

Если ворвутся, выставив пики,
В город солдаты новой орды, —
Это Создатель прячет улики,
Он заметает наши следы.

Только и спросишь, воя в финале
Между развалин: Боже, прости,
Что мы тебе-то напоминали,
Что приказал ты нас развести?

Замысел прежний, главный из главных?
Неутоленный творческий пыл?
Тех ли прекрасных, тех богоравных,
Что ты задумал, да не слепил?

В этой связке ключей половина
Мне уже не нужна.
Это ключ от квартиры жены, а моя половина
Мне уже не жена.

Это ключ от моей комнатенки в закрытом изданьи,
Потонувшем под бременем неплатежей.
Это ключ от дверей мастерской, что ютилась
В разрушенном зданьи
И служила прибежищем многих мужей.

О, как ты улыбался, на сутки друзей запуская
В провонявшую краской ее полутьму!
Мне теперь ни к чему мастерская,
А тебе, эмигранту, совсем ни к чему.

Провисанье связующих нитей, сужение круга.
Проржавевший замок не под силу ключу.
Дальше следует ключ от квартиры предавшего друга:
И пора бы вернуть, да звонить не хочу.

Эта связка пять лет тяжелела, карман прорывая
И призывно звеня,
А сегодня лежит на столе, даровым-даровая,
Словно знак убывания в мире меня.

В этой связке теперь – оправданье бесцветью,
безверью,
Оскуденью души, – но ее ли вина,
Что по капле себя оставляла за каждою дверью
И поэтому больше себе не равна?

Помнишь лестниц пролеты, «глазков» дружелюбных
зеницы
На втором, на шестом, на седьмом этаже?
О, ключей бы хватило – все двери открыть, все
границы,
Да не нужно уже.

Нас ровняют с асфальтом, с травой, забивают, как сваю,
В опустевшую летом, чужую Москву,
Где чем больше дверей открываю, тем больше я знаю,
И чем больше я знаю, тем меньше живу.

Я остался при праве своем безусловном —
Наклоняться, шепча,
Над строфою с рисунком неровным,
Как бородка ключа.

Остается квартира,
Где прозрачный настой одиноких ночей
Да ненужная связка, как образ познания мира,
Где все меньше дверей и все больше ключей.

Так давно, так загодя начал с тобой прощаться,
Что теперь мне почти уже и не страшно,
Представлял, что сначала забуду это, потом вот это,
Понимал, что когда-нибудь все забуду,
И останется шрамик, нательный крестик, ноющий нолик,
Но уж с ним я как-то справлюсь, расправлюсь.
Избегали сказок, личных словечек, ласковых прозвищ,
Чтоб не расслабляться перед финалом.
С первых дней, не сговариваясь, готовились расставаться,
Понимая, что надо действовать в жанре:
Есть любовь, от которой бывают дети,
Есть любовь, заточенная на разлуку.
Все равно что в первый же день, приехав на море,
Собирать чемоданы, бросать монетки,
Печально фотографироваться на фоне,
Повторять на закате: прощай, свободная ты стихия,
Больше я тебя не увижу.

А когда и увижу, уже ты будешь совсем другая,
На меня посмотришь, как бы не помня,
Потому что уже поплакали, попрощались,
И чего я тут делаю, непонятно.
Постоял на пляже, сказал цитатку, швырнул монетку,
Даже вместе снялись за пятнадцать гривен,
Для того ты и есть: сказать – прощай, стихия, довольно.
А зачем еще? Не купаться же, в самом деле.