В то время, пируя, отрадные речи
С друзьями походными вел спарапет,—
В словах оживали минувшие сечи
И громкая слава их общих побед.
И вновь протянул он торжественно руку —
И пышный дворец погружен в тишину.
Послы рассказали про горечь и муку,
Про ужас, объявший родную страну.
С глубокою скорбью внимая рассказу,
В душе колебался взволнованный князь.
Но месть лишь дремала и вспыхнула сразу —
И в знак несогласья рука поднялась.
Всё глубже вторгались, как лютые звери,
Враги, рассевая грабеж и раздор.
Несчастный народ, оглушен и растерян,
Не ведал, как сбросить беду и позор.
Прислушалась родина к мудрым селянам.
Сказал старый пахарь: «Мужайтесь! Пойдем
Мы двое с любимцем народа гусаном
И прежнего друга домой приведем!»
И вот снаряжают, собравшись толпою,
Гусана и пахаря в дальний поход.
«Несите любовь и привет наш герою,
Забыть он не может свой верный народ!»
Отправились. Пахарь у самой границы
Взял горстку земли и насыпал в кошель.
Горячие кони помчались как птицы,—
И вот показалась желанная цель.
Уж поздний был вечер. С узорчатых сводов
Струилось сияние паникадил.
Охвачен тоскою, сидел полководец,
За пиром товарищей мрачно следил.
И, сбросив с плеча звонкозвучную лиру
И взором окинув торжественный зал,
Ударил гусан с вдохновенною силой
И струн золотых языки развязал.
Напевы старинные родины древней
Журчали, как вешних ручьев разговор,
Гусан вдохновенный запел задушевно
О вечном величье сияющих гор,
О зове орла на вершине утеса,
О ярком смарагде волнистых хлебов,
О скоке газелей по горным откосам,
О мирных стадах на просторе лугов,
О ржанье лихом на дорогах знакомых,
На пыльных дорогах родной стороны,
О золоте гроздьев, о пенистых жомах,
О дымах над кровлями в час тишины,
О девушках-розах, так любящих кротко,
Его призывающих в горькой тоске,
О славе воителя, — слишком короткой! —
Сияющей солнцем, увы, вдалеке!
И, с дрожью в руках, с омрачившимся духом,
Со взором, вперенным в видения грез,
Он песню впивал очарованным слухом,
И вдаль уносился, а пенье лилось.
Он слушал, и с думою дума боролась.
Был родины скорбен и ласков язык,
Он звал… И покойницы матери голос
Немыслимой сладостью в сердце проник.
И влажные веки отер он ладонью, —
А старый крестьянин неспешной стопой
К престолу подходит и молча, спокойно
Кладет перед князем мешочек с землей.
И, пристальный взор устремив, не мигая,
На землю родную изгнанник глядит, —
И с сердцем земля говорит дорогая,
И сердце с землей дорогой говорит.
И так упоительно, неодолимо
И манит, и тянет родная земля, —
Беседует с ним об отчизне любимой,
Безоблачным детством мечту веселя,
Земля, что его родила и вскормила,
Где стали землею и мать и отец.
Народа бессмертного, родины милой
И предков — начало она и конец.
И мнится, он слушать вовек не устанет
Народа взывающий голос вдали.
Как страстно влечет, как властительно манит
Глубинная сила родимой земли!
И руки простерлись, и благоговейно
Он поднял кошель со слезами в очах
И подлинно верил, что в это мгновенье
Сокровище мира он держит в руках!
Он плачет, и сердце набухло слезою,
Склоняет могучую голову князь —
И трижды подряд с беспредельной тоскою
Родимую землю целует, склонясь.
И на ноги встал. Огнегривого вскоре
Подводят ему, — и, не помня о зле,
С друзьями, с кем ведал и славу и горе,
Он мчится к священной родимой земле.
1920
276. Сыновняя любовь
Перевод Т. Спендиаровой
Мать вырастила четырех
Любимых нежно сыновей.
Один — ученый, в краткий срок
Прославился в стране своей.
Второй священный принял сан.
В торговле третий преуспел —
В делах размах, набит карман.
Блуждал четвертый по земле,
Нужду и горести терпел.
В час смерти испросила мать
У бога милости: узнать,
Когда она глаза смежит,—
Чем каждый сын ее почтит.
Прочел ученый дифирамб,
Монах молитву произнес,
Купец пожертвовал на храм,
Скиталец же, последний сын,
Ей сердце скорбное принес.
Читать дальше