Аветик Исаакян - Стихотворения и поэмы

«Господь с тобою, мальчик мой,
О камень не споткнись, сынок,
Да вот мешок возьми домой,
Еще сгодится вам мешок».

Уснул Меджлум, и ему явилась во сне Лейли;
Он, снилось, ее полюбил, и его полюбила Лейли.
«Мать! Моя голова всю ночь по подушке мечется,—
Гурию рая вижу во сне.
Мать, благословляю грудей твоих молоко, —
Но ухожу, прощай, поброжу по белому свету,
Найду, приведу Лейли» —
Так родимой сказал Меджлум и ушел.
Шел, шел и пришел к роднику Бингёл.
Екнуло сердце: остановись!

В полночь, в самую ночь
Пришли кочевые к горе Бингёл,
Пришли кочевые, разбили шатры у горы Бингёл.
Уснула Лейли и видела сон,
Что полюбила Меджлума, что ее полюбил и он.

Да разольется над вами утренний добрый свет!
И над Лейли разлился утренний добрый свет;
Встала, взяла кувшин, к роднику за водой сошла.
«Ах, здравствуй, Меджлум, — сказала, — привет тебе!»
— «Тысячу благ и тебе! — сказал Меджлум.—
Возлюбленная моя, Лейли!»

Как очарованный
Меджлум смотрел на Лейли;
Как очарованная
На Меджлума смотрела Лейли.

Глаза Лейли — полночное небо,
А в нем два солнца горят.
Кудри Лейли на белую грудь
Черного шелка потоки струят.

Семь дней, семь ночей
Простояли они,
А им показалось: минуту
Стоят они.

Семь дней, семь ночей прошли,
И сказала Лейли:
«Меджлум, любимый,
Сердца моего господин,
Повели мне сойти к шатру
Отца напоить.
Завтра приду поутру».

Слова Лейли — что медовые вина Шираза.
На прощание руку Меджлуму Лейли подала.
Меджлум заплакал, сказал:
«Лейли, мое сердце, не уходи!
Ты, не ранив, убила меня.
Я тебе подарю Гиндукуш
До самого Чинмачина.
Твой стан — золотая башня,
Черная родинка у тебя на щеке.
Лейли безжалостная,
Не уходи!»

Лейли зачерпнула воды, ушла.
Остался Меджлум, следил издалёка
Сам не свой, рука на груди.
Ушла Лейли, ушла — и что ж увидала?
Кочевые задвигались,
Верблюдов навьючили, —
И ушла Лейли за шатром отца.

Пусть к добру надо мной осенние листья падут!
Пусть к добру над тобой посыплется зимний снег!
Пусть к добру для меня раскроется мак луговой!
Пусть к добру для тебя распустится роза весной!
Лейли однажды гулять пошла,
Увидала птиц в вышине,
Кликнула: «Птица, птица!
Ты, верно, летишь от Сипан-горы —
Значит, летела и мимо горы Бингёл.
Не видала ль Меджлума у родника Бингёл?»
— «Девушка, — птица ответила с неба,—
Да, я лечу от Сипан-горы,
Пролетала и мимо Бингёла.
У источника видела молодца-мертвеца;
Мясо его склевала, кости в кучку сгребла».

Косы Лейли распустила,
Волосы пеплом посыпала,
Пошла, подошла к роднику Бингёл,
Видит Меджлумовы кости среди цветов.
Плакала, плакала — и умерла
Над костями безжалостного
Меджлума.
Божьим велением
Оба звездами стали:
Не узнавший счастья Меджлум
И о счастье мечта — Лейли.
Одна засияла на южной,
Другая на северной стороне.
Божьим велением
Единожды в год
Сближаются звезды Лейли и Меджлума,
В тоске, в томленье
Целуются нежно.
И, расставшись, вновь переходят:
Лейли на место Меджлума,
Меджлум — на место Лейли,
На юг — Лейли,
На север — Меджлум.

Светозарен Тадмора дворец. Средь песков
Он, как марево, путника взоры манит.
На семьсот беломраморных стройных столбов
Опираясь, возносится башня в зенит.

А вокруг него — пальм легковейная тень,
Где, на вайях качаясь, печально поют
Чудо-птицы; журчат водометы весь день,
И цветы, все в росе, над бассейном цветут.

Эл Саман там на троне с царицей своей,
Стан царицы его обвивает рука.
На груди его косы ее, что пышней
Нунуфара-цветка на струях родника.

Бирюзовый прибой, что ласкает волной
Голубого Ливана скалистую круть,
Не сверкал, не сверкал еще пеной такой,
Снежно-белой такой, как царицына грудь.

Вкруг высокого трона веселой толпой
Златокудрых прислужниц и слуг хоровод
В стройной пляске плывет под прохладой ночной
До зари и весь день. И всю ночь напролет.

Гаснут свечи. Дворец опочил в тишине.
Как серебряный лебедь, в бассейн сквозь туман
Месяц канул, плескаясь, ласкаясь в волне,
И шептать начинает тогда Эл Саман.