Евгений Евтушенко - Волчий паспорт

Когда мы в Боровицкие ворота
входили депутатами надежд,
я помню —
мрачно каркнула ворона,
зубец кремлевский выбрав,
как насест,
но СССР стал вроде стадиона,
где все,
как матч, смотрели Первый Съезд.

Смерд в депутатах нам казался князем,
и женщины,
роняя клипсы наземь,
совали нам цветы и леденцы,
шепча, как в трансе:
«Травкин!
Афанасьев!»,
крича, как на хоккее:
«Молодцы!»,
но, прошлого с грядущим не прикрасив,
кровь юнкеров сочилась сквозь торцы,
и чудились казненные стрельцы…

Небрежные родители свободы,
мы как могли, так принимали роды,
преступно неумелые отцы.

Надеялся наивный Первый Съезд,
что Бог не выдаст, а свинья не съест.

Нас выдал тот, кто не дорос до Бога,
да мы и сами выдали его,
ну а свиней так оказалось много,
что хрюкать стали все на одного.

Спасеньем стало или наказаньем,
когда, неукротимо бородат,
провинциал-идеалист Казанник
так пламенно пожертвовал мандат?

Как хорошо, что Сахаров не видел
то, что не мог представить тот наш съезд, —
молниеносно-медленную гибель
СССР —
«Титаника» надежд.

История, что нам за место дашь ты?
Могли ли догадаться мы о том,
что мы прикроем Белый дом однажды,
позволив расстрелять его потом?

Дурманил депутатов-демократов
аплодисментов судорожный плеск,
но наших доморощенных сократов
из власти постепенно выжал плебс.

Зачем вообще нужны им либералы?
Для выборов.
Как слуги-подбиралы
валяющихся праздно голосов.

А сразу после выборов дорогу

пусть позабудут к главному порогу —
не допускать, как шелудивых псов!

Капитализма с ангельским лицом
не вышло.
Из троянистого брюха
посыпались вор, киллер, стёбарь, шлюха,
катала, рэкетир.
Не жизнь – мокруха!
И с красным флагом нищая старуха
грозит России нищетою духа
и апокалиптическим концом.

Мы сами не добрее, чем ЧК.
Нас мучают ли тени ночью поздней
Коротича, отшвырнутого в Бостон,
и преданного нами Собчака?

Нам заменила дружбу, как бесовка,
вихляющая бедрами тусовка.
В гражданской импотенции страна.
Но если нет в нас больше прежней страсти,
в грядущем, на обломках деньговластья
напишут разве наши имена?
И в Оклахоме,
или в Барнауле,
меня терзают,
как под кожей пули,
вопросы, от которых Бог не спас:
так это мы надежды обманули
или надежды обманули нас?

А все-таки я верую в Россию,
в надежды наши —
пусть полуживые.
Их растоптали,
но не навсегда.

Как нам Боннэр сказала —
мы не быдло.
Россия,
за которую не стыдно,
да сложится из нашего стыда!
И пусть мне тоже наплевали в душу,
да так, что не желаю и врагу,
я без надежды жить не то что трушу —
жить без надежды просто не могу.