Дмитрий Дашков - Поэты 1820–1830-х годов. Том 1

И друга дождался!.. Полночной порой
Является сонному некто мохнатый —
Медведь не медведь, а и черт не простой,
Но леший косматый, старик волосатый…
На цыпочках он,
Запачканный, гадкий,
Ступает украдкой;
Отвесил поклон
С еврейской ужимкой, с злодейской ухваткой.

«Что скажешь, мой милый! давно тебя жду;
А женки моей каково поведенье?»
— «Ну, барин, — в ответ он, — себе на беду
Я горькое принял твое порученье!
Дай дух перевести!
При ней я бессменно
И нощно и денно
Стерег твою честь —
Совсем изнемог, одурел совершенно!

Не смел я досель отлучаться от ней:
Какую дурную ей враг дал повадку —
Скорее я сладил бы с сотней чертей!
Ну вот, расскажу тебе всё по порядку —
Ты ж сердцем скрепись!
По муже сначала
Она горевала,
И слезки лились;
А там уже хитрость ей в душу запала!

Еще не на деле, но смутным умом
Голубка твоя принялась куролесить
И мысленно ведаться с тайным грехом;
А тут пожелала на деле чудесить:
Понравился ей
Какой-то господчик;
Смазливый молодчик
Стал ластиться к ней —
И больно слюбился ей милый дружочек!

В местах, недоступных для нас, домовых,
Где люди гнушаются грешным желаньем,
Там встречи назначены были у них;
И я наконец беспримерным стараньем
Проведать успел,
Что в час полуночный,
Порою урочной
Придет к ней пострел —
И будет осмеян мой барин заочный!

С сердцов я ее пожурил, побранил,
И тайную задал я ей потасовку;
Но выбился я безуспешно из сил!
Что было мне делать? оставить плутовку
На брачном одре,
А друга мило́го,
Как вора ночного,
Поймать на дворе —
Как раз проучить шалуна молодого!

И вот! он тихохонько крадется — хвать!
Попался — и лопнула злая затея!
Не стыдно ль чужую жену соблазнять?
И тут положил я зарок на злодея —
И дух в нем сперся,
И кровь охладела,
И плоть помертвела,
Язык отнялся —
Теперь не затеет он глупого дела!»

«Куда же девался ты с ним? — был вопрос.—
Ну тотчас бы камень на шею, да в воду!»
— «Ты выслушай, барин! не кончен донос;
Ну как не жалеть молодого народу!
Сыскался другой,
Сыскался и третий —
Боярские дети —
И оба чредой,
Что красные звери, попались мне в сети!

И тот же на них положил я зарок:
В амбаре стоят они рядом все трое;
Безмолвно клянут свой проступок и рок,
В ужасной недвижности, в мертвом покое!
И так простоят
В тяжелой неволе,
Покуда ты в поле;
Приедешь назад —
Тогда-то натешишься ими по воле!

И так наконец унялася жена
И мыслит: меня вот уж третий дурачит!
И в люди с тех пор не выходит она, —
Всё дома сидит, всё тоскует да плачет.
И вот, до того
Ей скучно на свете,
Что нет на примете
У ней никого,—
На время оставила глупости эти».

«Спасибо, дружок! торопись же домой,
За нею смотри неусыпно и строго.
Тебя награжу я, честно́й домовой!
Лети же стрелою, лети, ради бога!..
Набили же мне
Оскомину эти
Боярские дети!» —
И ратник во сне
Сердитой рукою искал своей плети.

Труба затрубила… и витязь, со сна,
Подумал, что друг домовой его кличет.
Что снова затеяла что-то жена…
Ошибся! но горькое горе он мычет.
Врагам-то беда:
Их же́стоко рубит,
Колотит и губит, —
А сердце всегда
Ужасно болит и неверную любит.

Домой возвращается рать наконец,
И каждого манит родная хорома,
Лишь витязь наш сердится — горе-свинец
Лежит на душе… Очутился он дома —
И женка бежит
Встречать дорогого;
На шее мило́го,
Целуя, висит,—
А тот вспоминает рассказ домового.

И следственно, пасмурен ратника вид.
«Жена, перестань: что за глупые ласки!»
Жена с удивленьем на мужа глядит;
Слезами наполнились светлые глазки:
«Помилуй, мой друг!
Скажи, что с тобою?
Простился со мною
Как добрый супруг —
И вот, воротился с постылой душою!»

И был ей загадочен мужа ответ:
И няню бранит он, дворецкого тоже,
Всю челядь домашнюю, город, весь свет,—
А челядь вполголоса: «Господи боже!»
В амбар он идет
С женой невеселой,
Со дворнею целой —
И, верно, найдет
Своих супостатов — народ помертвелый!

Уж отперт замок, растворяется дверь —
И первый хозяин вошел, оглянулся,
Глазами поводит, что яростный зверь,
И, что-то увидев, глядит — и надулся…
Три кади стоят:
Одна с чечевицей
И две со пшеницей;
Все рядом торчат —
Не пахнут они никакой небылицей.